Олена кивнула.
Ной залез в свою сумку и вынул оттуда две тонкие книжицы – синяя печать на газетной бумаге.
– Это настоящие СЭТы, ими снабдило меня агентство, а у них свои источники информации. Сегодня ты должна сделать оба. Это семь часов. Постарайся уложиться в это время. Отметь все слова, которые не понимаешь. Пока пропусти три самых сложных упражнения на «дополнить предложение». Тебе нужно будет выиграть время для теста на эрудицию.
Ной встал.
– У меня встреча с друзьями, – сказал он, кладя брошюры перед Оленой. – А у тебя много работы.
8
Было без четверти семь, но Олене каким-то образом удавалось выглядеть свежей и отдохнувшей. Ной чувствовал себя не так хорошо. У него покалывало в глазах, всклокоченные волосы торчали в разные стороны. Он набрал полный рот кофе и медленно проглотил. Потом сообщил Олене результат теста. Она приняла эту новость стоически.
– 1620 из 2400. Ничего хорошего.
– Это выше среднего балла. Оценка за математику довольно высокая.
– Честно говоря, Ной, я хочу, чтоб меня считали очень умной. Я хочу учиться в самом лучшем вузе.
– Тогда нам действительно есть над чем поработать. – Он постарался, чтобы его голос звучал совершенно спокойно. Подогревать ее мотивацию проще всего, управляя ее желанием чего-то добиться в будущем.
– Сколько я должна набрать, чтобы попасть в Принстон? Или даже Гарвард?
Ной откусил кусочек тоста и, рассыпая крошки проговорил:
– В эти вузы попасть крайне сложно. Гарвард каждый год отказывает двум сотням учеников, у которых прекрасные оценки.
– Значит, мне понадобится получить больше 1700. Больше 1800 и 1900. Какой в среднем должен быть балл у абитуриента Гарварда?
– Я не знаю, – солгал Ной.
– Тогда скажи, сколько ты получил за СЭТ.
Этот вопрос рано или поздно задавали Ною почти все его ученики. Поначалу он отказывался отвечать, потому что не хотел, чтобы они начали сравнивать себя с ним. Но они воспринимали это либо как знак того, что он им не доверяет, либо решали, что сам он на СЭТе не преуспел. В конце концов он взял себе за правило отвечать быстро и просто. По крайней мере это убедит их в том, что он знает то, чему их учит.
– 1580 по старой системе подсчета. Сейчас это что-то около 2370.
– А! Значит, все-таки не высший балл! – Олена с энтузиазмом стукнула по своей кружке с кофе. – Я получу 2400.
Ной улыбнулся:
– Значит, право на ошибку отменяется, а?
– Ошибку? Отменяется. Довольно слов. Давай уже начинай учить.
Они повторили некоторые основные математические правила. Ной дал ей ряд упражнений с пропусками, чтобы вписать и дополнить, и список из четырехсот слов, которые необходимо было запомнить. Потом попрощался с ней и пошел к своей главной ученице, от которой больше всего зависело его благополучие.
– Всего пять дней! – говорила Таскани. – Пять Аней, и я уеду. Скорей бы уж, здесь стало совсем невыносимо.
Она сложила учебники на антикварный стул и поставила босые ноги на кипу, так что ее худые бедра обрамляли лицо как прутья решетки. Она сдула с ногтей невидимые пылинки.
Ной зевнул. Олена сейчас, должно быть, добралась до середины теста. Он представил, как она, в наушниках, подперев руками голову и массируя виски, пытается вникнуть в тест про образование туманностей.
– Вы ведь говорили, я могу пригласить друзей, так? Потому что Октавия не прочь поехать. Она живет за городом, в городе мы с ней почти не встречались, потому что она из Коннектикута. Я спросила у мамы, и она сказала: «Конечно, бери Октавию!» Агнесс уже купила билеты.
– Агнесс это одобрила? А та девочка может лазать по горам?
– Какая разница.
– Это пеший поход. По горам.
– Вы ведь не спрашивали меня, могу ли я лазать по горам. Не волнуйтесь, она делает пилатес[17].
* * *
Завтрак и обед Агнесс принесла, не говоря ни слова, словно угрюмый дворецкий. Хотя она не огрызалась, не повышала голос, Ной почувствовал, что она вот-вот взорвется. Закончив с Таскани, он отправился на ее поиски. Он нашел ее склонившейся над столом доктора Тейер, перед ней высились кипы бумаг, словно баррикада. Она сидела спиной ко входу.
– Здравствуйте, Агнесс, – осторожно позвал Ной, – как вы, подготовились?
– Вы насчет поездки? – проговорила она не поворачиваясь. – Да, я уже сделала необходимые приготовления. – Она помолчала и указала на груду бумаг: – Доктор Тейер желает, чтобы во время путешествия я занималась и этим тоже. Может, вы мне посоветуете, как тут быть? – Она сердито, выжидающе склонила набок голову.
– Я уверен, что доктор Тейер понимает, что вы неделю будете в отъезде и, следовательно, не сможете заниматься бумагами, верно?
Агнесс села вполоборота и устало посмотрела на Ноя:
– Ной. Ради Бога.
– Может быть, вы хотите, чтобы я с ней поговорил?
Повернутая к Ною щека застыла маской гнева.
– Нет. Все, чего я хочу, – это не участвовать в этой проклятущей поездке.
Ной переступил с ноги на ногу.
– Сожалею, что вовлек вас в это.
Агнесс резко повернулась к нему. Бледная, дрожащая, с ярко-красными губами, она напоминала сорванный дикий цветок. Ной застыл, пораженный ее гневом и красотой.
– Я тоже сожалею. Я думала, что это, возможно, будет по крайней мере забавно, но доктор Тейер не желает делать мне никакой скидки, понятия не имею, как мне прожить сегодняшний день без того, чтобы она на меня не наорала. Я не училась в Принстоне, Ной, со мной она так не церемонится – и у меня нет никакого желания провести пять ночей в палатке с… – ее голос упал до шепота, – Таскани и ее распутной подружкой Октавией!
Ной стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, не говоря ни слова. Казалось, Агнесс сейчас вскочит с места и бросится на него.
– Эти ребята и так достаточно трудные, – продолжала она. – Без того, чтобы нам еще валить их друг на друга. Напрасно вы это сделали. Почему вы не могли просто позволить мне делать свою работу, а сами заниматься своей? Я вообще-то и сейчас работаю, так что, может, вы пойдете и поищете себе другого идиота за двести долларов в час? Я получаю двенадцать.
– Однако, – тихо проговорил Ной, – поверьте, я desole.
Он вкладывал в это слово самый общий смысл, но тут же понял, что прозвучало это как сожаление по поводу ее низкого жалованья.
– Вы сожалеете. Ну надо же, как genereux[18]! Благодарю вас, Ной, ваша жалость мне не нужна.
