— Эстер? — спросил я.
На миг в ее глазах что-то блеснуло, но тотчас же она снова уставилась в пространство.
— Эстер, я — Макс Липшиц, друг Сабины.
— Сабина? Где Сабина?
У нее оказался неожиданно сильный голос.
— Сабины здесь нет. Меня зовут Макс, я специально к вам приехал. Госпожа Эдельштайн?
— Эдельштайна больше нет, — прошептала она.
— Что с ним случилось? — осторожно спросил я.
— Эдельштайн умер, Эдельштайна убили, он мертв!
Это она сказала громко.
— Эдельштайн был евреем, — добавила она.
— Кто его убил? — спросил я.
Она не ответила.
— Эстер?
Она молчала, продолжая глядеть в пространство.
— Я был у Лизы Штерн.
Она ничего не ответила, но, широко раскрыв глаза, уставилась мне в рот. И начала подниматься.
— Эстер, я виделся с Лизой Штерн.
— Да-да, теперь я знаю все! — Она погрозила кулаком. — Что он убийца, убийца! Подлый предатель! Я точно знаю! — Она уже кричала.
Какая-то нянька вошла в комнату и подозрительно посмотрела на меня, потом на нее.
— Все в порядке, госпожа ван Халл? — спросила она. — Может быть, вам лучше сесть?
— Пошла вон, лахудра, — бесстрастно ответила Эстер.
Нянька, качая головой, вышла. Эстер заговорщицки поглядела на меня. И я понял, что она не так безумна, как прикидывается.
— Они поджидают в коридоре. Они шпионят за мной. Погляди-ка, ладно?
Я выглянул в коридор. Там было пусто. Я вернулся в комнату.
— Эстер? Сэм Зайденвебер написал воспоминания.
Ее бледно-голубые глаза теперь смотрели на меня.
— Макс, — сказала она. — Ты правда тот самый Макс?
— Да, Эстер. Как у тебя дела?
— Боже мой, Макс, неужели ты до сих пор ее ищешь?
— Да, Эстер, я ищу ее. Я все еще ищу ее. Ты не знаешь, где она?
— Бедный Макс. Сабина никогда не вернется… — Она заплакала. — Оставь ее в покое, Макс. Я так долго ее не видела.
— Да, но… — Я понял, что так мне ничего не добиться, и спросил по-другому: — Кем был Эдельштайн?
Ее взгляд оставался ясным, голос стал выше и звучал нормально.
— Макс, — сказала она, — я могу тебе доверять? Ты действительно был у Лизы Штерн?
Я кивнул. Она пристально посмотрела на меня. Потом глубоко вздохнула:
— Тогда ты все знаешь.
— Да.
— Извини меня, Макс. За то, что раньше я никогда… Это было просто невозможно…
— Я понимаю, — к своему собственному изумлению пробормотал я.
— Ханс Эдельштайн погиб. Его убил в Заксенхаузене Миннэ ван Флиит. Миннэ Феддерс ван Флиит. Мой возлюбленный, мой муж. Он тоже сидел в этом лагере, Бог знает за что, даже боши обманули его ожидания. Я его любила, Макс, понимаешь? Я была влюблена в него! Что теперь с этим поделаешь? Влюбиться не в того, как может такое случиться? Простая физиология, вот что это было, вроде неизлечимой болезни, и я не хочу больше ничего знать. Он не выглядел мерзавцем, он мог быть невероятно нежным и милым, он был ученым, казался человеком, которого можно уважать. Но все эти годы меня мучили подозрения. Что-то было не так. Этот паспорт, с ним произошло что-то странное. Когда я узнала об этой бляди, с которой у него была связь, то решила докопаться до истины. И у меня хватило на это силы и ярости…
Она снова заплакала.
— Он был моей ошибкой, понимаешь? Никто этого не знает. Я никому никогда не рассказывала. Все началось с предательства. Он не хотел таким быть, я это точно знаю. Но стал таким! Он был несчастен — после того, как умер от какой-то болезни его брат, герой Сопротивления. Люди предают из стыда, из чувства вины, и его бессилие происходило оттуда же. С этого все началось. А потом он начал развивать идеи, которые привели к продолжению. Он был…
Она замолчала.
Я перевел дух.
— А Сабина? Сабина знала об этом?
Она удивленно поглядела на меня:
— Сабина не знала, ничего не знала. Сабина думала, что Ханс — то, что я ей о нем рассказывала. Я ведь тоже сначала ничего не знала. Только чувствовала: что-то там не так. Он был слишком молчалив. Его рассказы были слишком короткими, это так странно. Я чувствовала это, я пыталась облагородить его историю, пробовала понять — честно говоря, ради Сабины. Но все переменилось, когда я узнала о нем и об этой шлюхе — тогда я сломалась. Тогда я взялась за дело. Все разыскала, все вытащила на свет Божий. Поехала в Антверпен, к Юрию Эдельштайну. В Амстердам, в Архив Второй мировой войны. В Иерусалим, в Яд-Вашем[57]. Почти год потратила на это. Было так трудно, я ничего не знала о нем и не хотела, чтобы Сабина заметила, чем я занята, пока я не буду во всем уверена. Пока не переверну все вверх ногами. Только когда у меня не осталось больше сомнений, я сказала ему все. И он сразу ушел. Только после этого я позвонила ей. Моей девочке. Ей одной я могла выложить мой позор, археологию моей несчастной жизни, моей несчастной любви. Когда я все точно узнала. «Приезжай домой, — сказала я ей. — Я узнала, что за человек твой отец». Она подумала, что я сошла с ума, но вытянула из меня всю историю, прямо по телефону.
Через несколько часов она приехала, со всеми своими вещами. И я еще раз ей все рассказала и показала. Фотографию Ханса Эдельштайна, приговор, который ему вынесли. Я дала ей послушать пленку с рассказом Лизы Штерн. Но она все еще не хотела мне верить. Она хотела все услышать от него.
— Когда это случилось, Эстер? В какой день недели?
Кажется, она меня не услышала.
— Она преклонялась перед ним. Она преклонялась перед своим отцом. А я обожала ее, и я не могла видеть, как она на него молится. Неудивительно, что она мне не поверила. Конечно, она не хотела мне верить!
Она терла глаза кулаками, как маленький ребенок, чтобы остановить льющиеся слезы.
— Ты лучше меня знаешь, что она тебе поверила, — сказал я. — Она поверила тебе сразу. Иначе она не стала бы забирать все свои вещи, так?
Она затихла и кивнула.
— А что мне было делать? — всхлипнула она. — Надо было промолчать?
Я спросил:
— И она нашла его, своего отца?
— О да, конечно. Она у нас упорная. Всегда была, совсем как я. Она с ним поговорила. И что бы ты думал? Он все отрицал. Наверное, благодаря этому она поняла, что ничего не должна была проверять, потому что поверила мне с самого начала. Что на самом деле ей не нужно было его признание. И с тех пор вела себя так, словно он умер.
