Сегодня мне исполняется 59 лет.
Это, учитывая високосные годы, 21550 дней. Меньше, чем копеечек в двухстах пятидесяти рублях. Насыплешь такую горку, и многое станет ясно-понятно.
года два общался с хорошими людьми и три года сочинял, колотил по клавишам.
Что же. Будем и дальше…
Тем более что прекращать приказу не было.
Воскресный вечер в августе
исполнение желаний…
Саша Максимов стоял перед дверью собственной квартиры и думал: самому открыть или позвонить? Он долго так стоял, минут десять. Стоял и слушал, как лифт ездит вверх-вниз мимо его этажа. Он жил на седьмом.
Вот лифт остановился у него за спиной. Саша тут же нажал кнопку звонка: неудобно при чужих людях стоять перед собственной дверью. Из лифта вышел сосед с собакой. Поздоровались. Собака залаяла. Локси, Локси, — сказал Саша. — Локсинька.
Настя открыла дверь, глядя в сторону.
— Опять ключ забыл? — сказала она.
— Нет, — сказал Саша. — Просто.
Настя вздохнула и пошла в кухню.
— А кого я сейчас встретил, — вдруг громко и весело сказал он.
— Кого? — Она остановилась, обернулась.
— Кочержицкого. Да, да! Представь себе!
— Где? — спросила она.
— В Манеже, представь себе. Зашел на выставку, и прямо у входа…
Саша Максимов был художник по интерьерам, а Кочержицкий был председатель худсовета в Комбинате, и от него зависело, дадут ли Саше серьезный большой заказ, там был конкурс, и уже ясно было, что заказ опять уйдет к кому-то другому, три месяца эскизов опять коту под хвост, и опять эскизы, и усталое горестное молчание Насти, и вермишель с жареным луком, но!
Но! Но вот сегодня произошло чудо, он случайно встретил Кочержицкого, тот оказался милейшим мужиком, но не это главное, а главное — эскизы приняты, заказ дадут, железно, на этой неделе все будет подписано, и ура, наконец-то.
Настя смеялась, и поздравляла, и обнимала его, и они достали последнюю из старых запасов бутылку и сберегаемую на новый год сырокопченую колбасу, и пили, и смеялись, и строили планы, и им было хорошо, и они потом заснули, мокрые и горячие.
Вернее, Настя заснула, а Саша лежал, смотрел в потолок и думал, что это, конечно, глупо — так по-детски врать. Но он не мог больше терпеть тоску и злость, мрак и молчание, немой укор и полный тупик. Пусть неправда, пусть на три часа, зато весело и ласково. А завтра что-нибудь да будет. Война или революция, например. Или в самом деле Кочержицкий даст заказ. Бог все видит. А если Бога нет, так вот есть окно. Седьмой этаж.
От этой мысли ему стало совсем спокойно, и он заснул.
Когда он стал дышать мерно и чуть всхрапывая, Настя открыла глаза. Она сразу поняла, что Саша врет. Ну и что? Ну и подумаешь! А завтра можно будет вообще убежать отсюда. Хоть бы и через окно. Наплевать. Все надоело.
Утром зазвонил телефон. Саша потянулся с кровати к столу. Чуть не свалился. Выругался. Схватил трубку. Это был приятель Сева Шатурин. Он прокричал: Слушай радио, Горбачева свергли, у власти хунта, в городе танки! — и бросил трубку.
— Что такое? — проснулась Настя.
— Горбачева свергли, — сказал Саша. — У власти хунта. В городе танки.
Они с Настей счастливо засмеялись.
Бойцовка
мертвый язык
Во времена моей молодости был такой предмет, выточенный из титанового сплава. Штопор и открывалка в виде двух маленьких цилиндров. Они развинчивались, появлялся собственно штопор, а его футляр продевался в полукруглую проушину и становился поперечной рукояткой. Сама же проушина играла роль открывалки для пивных бутылок. В свинченном виде это был аккуратный брелок. Эта штука называлась бойцовка.
