В середине семнадцатого века был в Тотьме таможенным головою некто Гаврилов. Как и всякий таможенный голова он… Да и кто бы удержался на его месте? Всего за год образовался недобор пошлин на полторы тысячи с лишним рублей. По тем временам это были такие огромные деньги, которые даже и сейчас меньше, чем за день, не украдут хоть бы и в самой Москве. И эта недостача возникла несмотря на то, что пошлины Гаврилов брал в два и в три раза больше положенного. На допросе посадские люди показали, что к загребущим рукам головы прилипали в большом количестве казенные деньги, которые он давал в рост, земельные участки, огороды, покосы и соляные варницы. Из Москвы, из следственного комитета, прискакал человек с приказом таможенному голове немедля ехать на допрос. Делать, однако, нечего – надо ехать. На время своего отсутствия Гаврилов передал все свои, с позволения сказать, «промыслы» купцу Кубасову. Тот заступил на должность таможенного, а в придачу и кабацкого головы и оказался… Видно место там такое было. Красило всех, кто на нем оказывался одной краской. Кубасов еще и скупал краденое, бил смертным боем подчиненных целовальников и даже был причастен к ограблениям тотемских пьянчуг в кабаках в ночное время. Стали писать в Москву жалобы, и уж был готов вмешаться в это дело воевода, как пришел из столицы указ Кубасова не трогать, а дать ему доработать положенный срок и выйти в почетную отставку с разрешением, в виде особой милости от царя, варить пиво и ставить мед. Он и вышел как раз к тому моменту, когда в Тотьму вернулся Гаврилов, которому удалось договориться об условном сроке и возмещении недоимки. Имущество Гаврилова оценили в шестьсот с лишним рублей, а недостающие деньги обязали выплатить посадских людей в шесть лет. И это логично, потому что за награждением виновных у нас всегда следует наказание невиновных. Посадские старосты обращались с челобитными в Москву, с просьбой освободить от платежа посад, а взыскивать с Гаврилова…[62]Кажется, дело еще и сейчас незакончено. На этом месте мы оставим семнадцатый век и перейдем в восемнадцатый.
Петр Первый проезжал через Тотьму неоднократно. Библиотеки у него, как у Ивана Грозного, не было, и он не искал подвала, в который ее можно было бы спрятать, а искал место для того, чтобы прорубить окно. Окно-то он, как известно, прорубил и заодно порубил на мелкие, заросшие бурьяном тропинки торговый путь из Архангельска до Москвы по Северной Двине и Сухоне. Худо пришлось Тотьме. Но беда одна не пришла. Беда приводила с собой конкурентов-солеваров из Соли Камской, где соленосный раствор залегал ближе к поверхности, и содержание соли в нем было выше. Мало-помалу солеварение в Тотьме хирело. Тут бы Тотьме и превратиться навсегда в заштатный городишко с сонными курами, покосившимися домишками и кабаками. Она бы и превратилась, кабы не… но тут надо немного отступить назад и много на Восток, откуда в Петербург возвращались участники экспедиции Беринга и Чирикова, открывшие Алеутские и Командорские острова и побывавшие на Аляске. Их рассказы о лежбищах морских котиков, не боящихся людей, о каланах, песцах, черных лисицах, морских коровах, сиренах… Уже через четыре года к американским берегам отправилась торгово-промысловая экспедиция, снаряженная на деньги тотемского купца Федора Холодилова. Теперь в его белоснежном каменном двухэтажном особняке на берегу Сухоны находится районное полицейское управление. По какой из комнат часами ходил из угла в угол Холодилов, обдумывая свое рискованное предприятие? Да ни по какой. У него и денег не было на такой особняк, пока не разбогател Федор Холодилов на продаже пушнины, добытой на Аляске. За сорок лет его экспедиции добыли пушнины на сотни тысяч рублей.
Вслед за Холодиловым потянулись и другие купцы. Компании тотемских купцов снарядили два десятка экспедиций в Тихий океан. Только братья Пановы организовали одиннадцать экспедиций и вывезли мехов на миллион рублей. Братья украсили Тотьму удивительной красоты Входоиерусалимским храмом, который, кроме того, что он храм, еще и бегущий под всеми парусами фрегат, или корвет, или бриг, колокольня которого смотрится грот-мачтой всей Тотьмы.
Не у всех, конечно, были такие деньги, как у Пановых или как у купца-морехода Черепанова, построившего на свои средства Троицкую церковь. Посадский человек Петр Шишкин отметился в истории составлением первой карты Алеутских островов, а мещанин Иван Александрович Кусков и вовсе основал в Калифорнии крепость Форт-Росс, и был ее комендантом много лет. Форт-Росс, о котором мы давно позабыли, а из тех, кто позабыл, большая часть и вспоминать не хочет, был для нас как вал между Англией и Шотландией для императора Адриана, как Индия для Александра Македонского, как Эверест для Эдмунда Хиллари. К Форту-Росс шли Ермак и Ерофей Хабаров, к нему плыли Семен Дежнев и Витус Беринг. Дальше мы никогда… И теперь уже вряд ли. Дальше был только спуск – сначала продажа форта, а затем и продажа Аляски. А повернись все по-другому? Теперь ведущий новостей рассказывал бы нам с утра пораньше, что на Аляске и в Калифорнии уже проголосовали и, по данным ЦИКа, там с убедительным преимуществом побеждает партия «Единая Россия». Или приехал бы к нам Шварценеггер… Нет, не приехал бы – срочно прилетел. Его бы вызвали в Кремль для отчета. Устроили бы выволочку за отвратительные дороги, за безумные цены на газ в Лос-Анджелесе, за прорыв канализации и разгул гей-пропаганды в Сан-Франциско и направили главой администрации в какой-нибудь, прости Господи, Урюпинск-на-Амуре. И никто не стал бы нам тыкать в глаза этой чертовой Силиконовой долиной. Ну не уродился там горох, не уродился. В следующем году посеяли бы овес пополам с кукурузой. Шойгу бы и посеял. Кому же, как не ему…
Иван Александрович Кусков после выхода в отставку вернулся в Тотьму. Он был тогда в звании коммерции советника. Таких советников тогда в империи было всего пять, но… он вернулся в Тотьму и через три месяца заболел и умер. Похоронили его на кладбище Спасо-Суморина монастыря. Теперь там кладбища нет, а есть футбольное поле. Негде было играть тотьмичам в футбол при советской власти – вот они и… Надгробия, правда, не выбросили, а поступили с ними по-хозяйски – заложили в фундамент строящейся бани. Но памятник Кускову все же есть. Новенький, с крестом, чугунными цепями, якорем, выкрашенным черной краской, и четверостишием про «оскаленные берега Аляски». С портретом Ивана Александровича и парусным кораблем на гранитной плите. Поставили его в укромном углу, за полуразрушенным монастырским корпусом. Есть в Тотьме и музей Кускова, в том самом доме, в котором он провел три последних месяца своей жизни. Бревна, из которых сложен дом, считай, что все новые, но одно, а может, и два из тех самых, которые были при Кускове. Так сказали сотрудникам музея реставраторы из Вологды. А которые те бревна – не показали…
