Москвы из Тотьмы далеко – сначала две с лишним сотни километров не по самой лучшей в мире дороге до Вологды, а потом еще полтысячи до столицы. Не убежишь из Тотьмы… Ну да никто в Москву и не бежит. Дорога столица для тотьмичей во всех смыслах этого слова. На заработки едут в Вологду, в Ярославль, в Петербург. Туда же едут учиться, чтобы выучившись и осев в Вологде, Ярославле, Петербурге и… Москве, если повезет, время от времени приезжать в Тотьму на каникулы, в отпуск, за грибами, ягодами, на рыбалку…
Не всегда так было с работой в Тотьме. Это сейчас местный молокозавод в смену перерабатывает всего шесть тонн молока, а раньше сотню. Это сейчас закрыты льнозавод и мясокомбинат. Это сейчас местная пилорама еле пилит рамы, а раньше… а еще раньше тотьмичи варили соль. Бурили скважины в поисках соляных ключей и бадьями поднимали на поверхность рассол, который затем выпаривали на железных сковородах. Готовую соль ссыпали в мешки из рогожи и везли продавать. Или дарить. К примеру, тотемский воевода Кузьма Строганов в начале семнадцатого века «ударил челом государю… тысячью пудов солью». Умный был воевода. Понимал, что пустым челом можно только шишку набить.
По правде говоря, это только на словах, да на бумаге производство соли укладывается в два предложения, а на самом деле… Скважины бурили на глубину более ста и даже ста пятидесяти метров. Для этого строили высоченные, похожие на крепостные, рассолоподъемные башни. Трубы в скважину ставили деревянные, просмоленные, скрепленные для прочности железными обручами. В местном краеведческом музее хранятся фрагменты рассолоподъемной трубы шестнадцатого века. Если ее лизнуть… то можно занозить язык. Процесс бурения мог затянуться на несколько лет. В процессе бурения набегали и, все разграбив, убегали казанские татары, поляки, литовцы, казаки… а тотьмичи, для которых соль была хлебом насущным, всё бурили, качали, выпаривали, затаривали ее в мешки, грузили на дощаники, насады, лодки, лодочки и везли по реке Сухоне, на которой стоит Тотьма[59], продавать во все концы нашей, уже и тогда хронически необъятной родины.
Скважина была дорогим предприятием[60]и очень часто участие в ней было долевым. Купец, московский или местный, мог владеть такой трубой сам, без совладельцев, а простые горожане и крестьяне имели кто половину, кто четверть, кто осьмушку… Доходило даже до одной шестидесят четвертой доли. Мало того, такие крошечные дольки иногда делили еще и на какие-то уж совсем нанодоли под названием «жеребьи». Вот выписка из писцовой книги 1647 года: «Труба Наставка Прилуцкого монастыря, а в той трубе малая доля Анисиму Нератову двадцатая доля. В той же трубе тридцать вторая доля дьяку Осипу Палицыну. Четвертая да шестнадцатая, да тридцать вторая доля Васьки Выдрина, в той же трубе четверть гостю Алексею Булгакову»[61]. И это не все. Буровое оборудование, столбы, бечева и прочий инвентарь тоже делились на доли. Миноритарии в ЗАО «Труба» могли владеть одной восьмой долей в трубных снастях и даже в бечеве. Со стороны, быть может, это выглядит молекулярно-экономическими отношениями и похоже на филиал сумасшедшего дома, но… Представьте, к примеру, что у вас нет доли в трубе. Не в соляной. Вот прямо сейчас и нет. Даже одной миллионной нет доли, а не то, что одной шестьдесят четвертой. Зато вы владеете маленьким, буквально микроскопическим краником на этой трубе и можете… Вот на этом месте лучше всего перестать мечтать, успокоиться и вернуться в Тотьму, на берега Сухоны, по которой со времен Ивана Грозного сплошным потоком шли товары заморских купцов из Архангельска в Вологду и Москву, а из Москвы и Вологды плыли меха, кожи, пенька, воск, черная икра и медведи с балалайками. Через Тотемскую таможню проходило столько грузов, что она боролась за звание Шереметьевской.
