— Дело не в этом, хотя мой адрес вам действительно лучше не знать. Если кто-нибудь спросит, скажете правду. Больше мы не встретимся, обещаю.
— Вам нужны деньги?
— Они у меня есть, правда, не здесь, но более чем достаточно.
Я выхожу из машины, а Карлайл опускает окошко.
— И всё же, если понадобится помощь, звоните мне в офис или по экстренному номеру. — Видя, что я не собираюсь отвечать, он не выдерживает: — С вами будет всё в порядке?
— Не знаю… И не важно, главное, чтобы Молли была в порядке. — Я поворачиваю в сторону кафе.
— Эй, — в последний раз окликает Карлайл, — как вас зовут? Хотя бы это скажите!
— Ну, это было бы уже нечестно, — качаю головой я.
— Тогда, может, только имя?
Губы расползаются в улыбке, а в следующую секунду из груди вылетает жуткий истерический хохот. Давненько со мной такого не случалось! Жадно ловя воздух ртом, выдаю ключевую фразу. Вот он. достойный финал сегодняшнего дня!
— Меня зовут Джон! — задыхаясь от смеха хриплю я. Ну и умора! — Остальное найдёте в телефонном справочнике.
Чуть дыша, иду к мексиканскому кафе. На глаза наворачиваются слёзы — в жизни так не смеялся.
Глава 22
Обхожу мексиканское кафе, пролезаю в дыру в сетчатом ограждении. С четырёх сторон Лос-Анджелес окаймляют пять гектаров утрамбованной грязи и сорняков. На земле сидит бомж и ест чили цвета запёкшейся крови из картонного контейнера. Наверное, в мусорном баке кафе отрыл!
Здесь я «жил» в бытность Полом Макинтайром, а вся корреспонденция пересылалась на адрес в Венис-Бич. Усаживаюсь на бетонный постамент в мёртвом сердце пустыря. Моим первым словом было «свет», «ет»… Вокруг, насколько хватает глаз, ни окон, ни дверей, ни заборов. Никаких ограничителей, никаких границ. Кеара перебила меня на середине предложения и, перегнувшись через стол, заглушила конец фразы поцелуем. Когда я в последний раз был более чем в метре от любого вида ограничителей? Пожалуй, когда стоял на крыше. Глаза беспокойно мечутся в поиске какой-нибудь точки отсчёта, но её нет. Мерить нечего… Я по ней скучаю. Естественно, факты можно перетасовать в сотни других правд, однако наверняка настоящей была первая. Она исчезла, спасаясь от того, кого боялась задолго до знакомства со мной. Она не со мной, но уверен, в полном порядке. Иначе и быть не может: я научил её всему, что знаю.
Внутри тюремного конверта письмо, запечатанное в другой ярко-синий, будто огромная, застывшая в стоп-кадре искра. Кеара тренировалась, выписывая буквы и соединения вверх ногами, а потом, перевернув листок, в нормальном виде. Голодным стервятником усевшись на ладонь, письмо с вожделением на меня смотрит. В любой другой день я по толщине определил бы, сколько в нём страниц.
Ет. Ет. Ет… Воспоминания корчатся, мозг кричит, пытаясь спастись от острого клюва стервятника. Я разрываю синий конверт. Волна её запаха — это я ей его подарил! «Помню каждую секунду, проведённую рядом с тобой». Я ещё долго буду видеть её в каждой встречной женщине. Делаю глубокий вдох, стараясь впитать её запах, сердце отогревает благословенное тепло, а догорающий день накрывает холодной пеленой света.
Закрываю глаза. Я Джон Долан Уинсент, назван в честь отца… Нет, нужно набраться храбрости и посмотреть.
Тупой карандаш, уже меняющийся почерк — она писала мне правду, излагая факты примерно в той же последовательности, что и я когда-то. Её правда очень похожа на мою, а начинается со слова, которое она шептала мне лишь в темноте:
«Джонни…»
