— Все?
Тика тяжко вздохнула и заговорила, с трудом подбирая слова:
— Да, абсолютно все. Как фишки на игровой доске. Мы просто обязаны использовать все, что есть в нашем распоряжении… даже… моего отца. Так как с ним было совершено нечто гнусное и отвратительное, преступники никогда не посмеют признаться в подобном святотатстве, и наши противники никогда не узнают об этом. А следовательно, не смогут утверждать, что мама была отстранена от власти законным путем, или, что ее… осквернил… труп, что, несомненно, не позволило бы ей стать царицей.
— Понимаю.
— Так ли это, Секенр? — Помолчав, она кивнула: — Да, мне кажется, ты действительно понимаешь.
Тика ушла. Мне страшно хотелось, чтобы она осталась. Я взял ее за руку и попытался удержать, но она вырвалась и просто сказала мне, что без ее присутствия не обойтись.
Политическая ситуация была вполне ясной, но в собственных чувствах я разобраться не мог. Я постоянно скучал по Тике, когда ее не было рядом со мной. Я все время думал о ней. Я пытался представить, как сложатся наши отношения, когда все закончится. Предаваясь мечтам, я раздумывал, что сказать ей, как сделать приятное, чем порадовать.
Но теперь ей надо было уходить, чтобы разодеться в пух и прах, подобно матери, и сидеть рядом с ней, кивать с умным видом, выяснять настроения городской знати, давать туманные обещания, намекая на достойную награду, которую получат последователи.
Так что я провел еще один вечер на реке в одиночестве, свесив ноги за борт. Какое-то время я наблюдал за судами: одни проходили мимо, другие собирались вокруг нас затаившейся в ожидании стаей. Громадная трирема с гордым Королевским Орлом и змеей на гроте подплыла к нам, убрала паруса, бросила якорь и выжидала с поднятыми веслами, а на ее палубе столпились моряки.
В городе запели трубы: вначале — одна, затем — вторая, а потом они слились в хор, подобный отдаленному шторму. На стенах и крышах домов замерцали фонари и факелы.
Наблюдая за городом и рассматривая темнеющее небо, я почувствовал, как внутри меня снова зарождается и ищет выход магия. Я зажег костры холодного пламени у себя на ладонях; бережно, словно хрупкие стеклянные скульптуры, я отнес их к себе в палатку и сел, пристально рассматривая то, что создал.
У меня в голове заговорил чей-то голос, но я не узнал его.
Танал-мадт, Секенр. Танал-мадт. Жребий, выброшенный сверкающими камнями, костями и фишками. Случайность, не являющаяся случайностью вовсе. Не для твоей забавы эти хитросплетения, этот жребий. Мы выбираем его сами, ради нашей обшей пользы, и в конце концов, Секенр, ты и сам придешь к подобному заключению.
— Нет! — вскричал я и в сердцах раздавил ростки пламени в своих ладонях.
Секенр, а знаешь ли ты, для чего этот огонь, что можно делать с его помощью?
Не сказав ни слова, я вернул в свои сложенные лодочкой ладони ростки пламени и начал придавать им форму, вначале почти не осознавая, что делаю, словно повиновался какому-то непонятному импульсу, и сотворил четырехугольник из холодного белого пламени, который, мерцая, плавал в темноте. Но затем я полностью подчинил происходящее своей воле, увлекся процессом творения, и на свет появились полупрозрачные, сияющие, но проработанные до мелочей, до малейших штришков письменный стол, пузырьки с чернилами, кисти, ручки и рукопись, над которой я работал, когда на мой дом напали горожане.
Из меня выливался все новый и новый огонь, и мне казалось, что я там, в своей старой комнате, до того, как ее разрушили. Я посмотрел в окно на иллюзорный Город Тростников — не реальный город, а картинку из дыма и огня, подобную заре, созданной богом.
Моя комната была воспроизведена до мельчайших деталей: книги, сундуки, беспорядочно разбросанная на кровати одежда.
Все, все, все… Дом заговорил со мной на своем незабываемом языке таинственных звуков.
Кто-то стоял за дверью. Щеколда звякнула.
— Отец? — Ответа не последовало. — Хамакина? — Снова тишина. — Я долго ждал, затем с трудом сглотнул и поднялся на ноги, а сердце мое забилось сильнее: — Мама?..
Это была Тика, возникшая в пламени, одетая, как царица, в платье из золотой парчи, с короной на голове. Она потянулась ко мне, нагнулась, ссутулившись, как часто делала. Я не мог понять, почему она так горбится.
Уже в следующее мгновение она почувствовала, что я ее вижу. У нее вырвался возглас изумления А затем и комната, и пламя исчезли, словно кто-то задул свечу, и оказалось, что она пригнулась, чтобы войти ко мне в палатку. Я выполз на палубу и встал на ноги.
— Секенр, — сказала она, — ты должен пойти со мной. Пришло время отправиться в город.
Глава 10 УБИЙСТВО ВЕЛИКОГО ЦАРЯ
Со мной обращались, как с вещью, как с куклой, которую надо приодеть, причесать и привести в божеский вид — именно так обстояло дело, когда Тика с маленькой армией женщин, которых я не знал, — главным образом, служанок — окружили меня в моем убежище, и началась бесконечная суета: меня мыли, растирали, обмазывали маслами, больно дергали за волосы и, не обращая ни малейшего внимания на мои вопли и протесты, наконец завязали их в три хвоста — один, длинный, на затылке и два коротеньких за ушами. Никто не услышал меня, когда я заявил, что выгляжу глупо. Тика была увлечена делом — прямо боевой командир, раздающий приказы своим войскам. До того, как она закончила, я уже был, поверх всего остального, облачен в блестящую красную накидку, на каждом пальце у меня красовалось по кольцу, а лент и бантов было столько, что я чувствовал себя связанным и выставленным на продажу зверьком. Наконец она взяла в руки тяжелое ожерелье из золотых прямоугольников с изображением солнца.
Тика торжественно возложила его мне на плечи, а остальные женщины почтительно молчали, наблюдая за ней.
— Это символ принадлежности ко двору, — объяснила она. — Он означает, что ты знатен и благороден.
— Что?..
— Весьма важная персона, Секенр.
— Я?!!
— Да, ты, — сказала она немного раздраженно. — С этого самого момента ты и на самом деле стал страшно важным. — Она взяла меня за плечи. — А выглядишь ты очень даже ничего… Да, я думаю, так вполне прилично. Мама хотела, чтобы я тебя загримировала, но…
— Нет!
— Это традиция. Знатнейшие из высокорожденных, высшие священники, члены королевских семей — все они гримируются по случаю церемоний.
— Нет. Я не хочу.
Тика засмеялась.
— Я сумела убедить ее, что это не слишком удачная мысль — надеюсь, теперь тебе легче. Это было бы слишком претенциозно. Каждый раз, когда ты открываешь рот, Секенр, моментально выясняется, что ты иностранец, а накрасить лицо иностранцу так же, как принцу Дельты, было бы слишком большим вызовом…
