В день высокочтимого царем пророка Ионы чернокнижнику Бомелию было велено явиться в опричниный государев дворец, но не в обычном для него немецком облачении, а переодевшись в русское платье. Стоящий во дворе посыльный опричник, беззастенчиво разглядывая бритое лицо, нагло лыбился Елисею и нарочито выговаривал слова:
— Собирайся, проклятый еретик и крамольник, да немедля езжай к государю. По великой своей милости царь наш Иоанн Васильевич удостоит тебя, пса неверного и безродного, своею благочестивою беседою и премудрою игрою в шахматы.
Изустно передав царев приказ, опричник наклонился к молчавшему чернокнижнику, и тихо шепнул на ухо:
— Правда ль, что немчура свой волос всюду на теле выводит? И что на это сподобила их поганая еретическая вера?
— Безвласы и чисты по своей вере, подобно молочным младенцам, — снимая шляпу и низко кланяясь, ответил Елисей.
— Дивно! — захохотал опричник и, вскочив на коня, стремглав поскакал прочь.
Наблюдая, как в дожде скрывается из виду черная фигура государева посланника, Елисей рассмеялся: «Если зовешь дьявола, он наверняка откликнется на твой зов…»
* * *
Бомелий застал государя смиренно молящегося в часовне опричненного дворца. Окончив молитву, царь поманил пальцем стоящего при дверях чернокнижника:
— С миром Елисеюшка заходи в Божий дом, ежели от сего бесы тебя не мучат.
Подойдя к государю, Бомелий поклонился и, не поднимая глаз, ответил:
— Магия во всем согласна основам, положенным Творцом нашим при сотворении мира, она —дарованная избранникам сокровенная мудрость.
— Да брось ты, Елисеюшка, чепуху-то молоть! — рассмеялся Иоанн. — Царю говоришь, а не перед папским судом спасения ищешь. Чернокнижием своим сатану потешаешь, то истина непреложная!
Склонившись ниже, принимая умильное выражение святого Франциска, лицо которого довелось видеть на фресках во флорентийской церкви СантаКроче, Бомелий осмелился негромко возразить:
— Я добрый христианин, государь. Как и все, верую во спасение, воскресение из мертвых и жизнь вечную. Оттого мне трудно понять, почему Ваше величество никак не хочет этого принять?
— Да как почему? Тебе ли, червю книжному, о том не ведать? — приподнял бровь Иоанн. — Божья правда со слов начинается «да будет воля Твоя», все остальное от лукавого. А магия твоя суть воровство у Вседержителя. Не ты ли своим черным искусством подменяешь Его волю своей? Коли так, значит и сам ты противник Божий, диавол. А коли от твоего искусства проку нет, значит, все это время дурачишь меня.
— Как можно обманывать Великого государя, моего благодетеля?! — Елисей упал перед Иоанном на колени, касаясь губами кроваво-красного сафьяна царского сапога.
— Верю тебе. Думаю, что меня ты сильнее боишься, чем Его Суда, — спокойно, почти равнодушно ответил царь. — На Божьем месте наверняка вырвал бы тебе ноздри и десницу отсек.
Стоя перед Иоанном на коленях, Бомелий никак не мог развеять застывшие в сознании образы этой странной флорентийской фрески, на которой крылатый Христос отдает свои стигматы нищенствующему, полоумному монаху, неустанно проповедавшему о Божьей любви птицам и лесному зверью.
— Ты, Елисеюшка, одно пойми, — Иоанн ласково гладил редеющие волосы чернокнижника ледяными пальцами, — разною мерою на Его Суде нас измерять станут, и за что тебя бесы повлекут в геенну огненну, за то православный царь, по великой милости Божьей, прощен будет! Посему не стесняйся говорить правду, творя беззаконие. Мне все одно, продал ли ты диаволу душу, или еще каким способом договорился о его службе.
* * *
После обильной трапезы Иоанн пожелал играть с Бомелием в шахматы, обещая чернокнижнику за каждую безнаказанно взятую им пешку платить талер, а за фигуру высшего достоинства — отсчитывать рубль.
— Вот скажи-ка мне, Елисеюшка, — ласково спросил царь, переставляя белую пешку, — как бы поступил Авель, зная о коварстве своего брата?
— Думаю, что будучи Пастухом, Авель наверняка сумел обуздать неразумного крестьянина, — Бомелий с отвращением проглотил горьковатую слюну, томившую его уже несколько дней, и снова вспомнил о рейнском вине. — Тем более, что Каин был глуп, являя свое даже перед Всевышним!
— А может, не Бога он устрашился, — Иоанн пристально посмотрел на замершего чернокнижника, — а злословия людского?
— Великого да не смутит непонимание и молва черни, — Бомелий смиренно снял с шахматной клетки поверженную цареву пешку. — Как учил мэтр Николо Макиавелли: государь не должен считаться с обвинениями в жестокости! Учиняя расправу, он проявит больше милосердия, чем потворствующий людскому хаосу. От беспорядка страдают многие, тогда как от кар гибнут одни виновные!
— Вот как… — Иоанн задумчиво осмотрел расстановку фигур на шахматном поле. — А что ты, Елисеюшка, про то скажешь, что брат мой, пресветлый князь Владимир Старицкий, вот уже пятнадцать лет о смерти моей помышляет?
— Только о том, что долготерпив и милосерд русский царь! — Бомелий почтительно встал из-за стола и, нарочито следуя варварскому обычаю, низко поклонился умиленно взирающему на него Иоанну Васильевичу.
— Хорошо, Елисей, что так думаешь и спину наклоняешь правильно, низехонько, до самой землицы складываясь! — Иоанн неспешно выдвинул коня. — Ведаешь, что эта фигура в шахматах значит?
— Конь, государь, есть аллегория укрощенной стихии, — не мешкая, ответил Бомелий, стараясь раскрасить выражение лица искренностью. — Каков цвет коня, такова и сила повинуется моему государю!
Иоанн рассмеялся и хлопнул Елисея ладонью по лбу:
— Волю, волю конь означает! Здесь иная, не поганьская чернокнижная мудрость сокрыта, а самим апостолом суть указана!
Неожиданно царь несколько раз подряд сходил разными фигурами и, торжествуя, объявил:
— Шах и мат, Елисеюшка!
Растерявшийся чернокнижник попытался возразить, но голос не слушался, пропал, взамен слов раздалось лишь утробное урчание.
— Не сомневайся, не обманул! — видя недоумение Бомелия, рассмеялся царь. — Того, Елисейка, не ведаешь, что в отличие от своих холопов, царь может тремя заступями играть!
Поднявшись с кресла, Иоанн протянул Бомелию для поцелуя руку, бросая на стол тяжелый серебряный талер.
— Собирайся, поедешь с Малютою в Богану, встречать князя Владимира, брата моего возлюбленного. Да смотри, в чаше своей не забудь приготовить вино во здравие князя!
Глава 14. Доля холопская
— Дивна земля наша! — скуратовский холоп, Семка Дуда с восторгом разглядывал огненно-красное рябиновое буйство. — В Москве чуть золотятся березы, а здесь вон как лист пыхает! В самом деле же чудно, Офонька. Глянь, было зелено, да налилось солнцем и стало ярко красно!
— Дивлюсь я тебе, — лениво проворчал в ответ молодой опричник. — Рак тоже краснеет, когда его в кипяток сунут. Что с того? И месяца не пройдет, как все обсыплется, да гнилью навозную красота твоя изойдет.
