– А кто? – заносчиво поджала она губы.
– Так ведь ты, Томочка. Я найду способ им объяснить. Они тебя вспомнят. До научных деталей докапываться не будут, верно?
Она стояла, покусывая губы, соображала, что сказать.
– Ты ведь домой собиралась? Извини, что задержал. Пока!
Зуева, так ничего и не сказав, повернулась и быстро пошла прочь.
Позвонив вечером Анне К., Андрей застал ее в одиночестве. Ксения Петровна ушла в гости.
– Как прошел день? Цветов много продали?
– Ох, да целый трейлер!.. Руки все в царапинах от шипов.
– А спецоборудование? Перчатки…
– Так это со спецоборудованием. Без него и рук бы не было.
Но голос у нее был веселый.
– Хотите, завтра вас в обитель на такси отвезу? – предложил он.
– Ох, нет… Я сама раненько автобусом поеду. Переночую с девчонками. Повышиваю, если руки позволят.
– Матушке привет.
– А она… вас хорошо знает?
– Думаю, да. Скажите – раб Божий Андрей, журналист. Она вспомнит. Но ко вторнику или хотя бы к среде вернетесь? С учеными в Озерки поедем, на родину ваших предков.
«Рыбохвостых».
– Мм, нет, лучше не надо. Я Озерки очень люблю, но с ними не поеду. Потом расскажете, как вы коня ловили, ловили…
– …да не вылавировали.
Она засмеялась – тихо, журчаще, переливчато.
«Это и есть русалочий смех, загадочный и влекущий?»
Все его знакомые девчонки смеялись как рыдали – громко, истерично-надрывно.
– Вы мне из обители позвоните, ладно? Мне ведь ни за что не скажут, там вы или нет, а я буду волноваться.
– Обязательно. Вы когда встаете?
– Какая разница! Звоните, а я уж как-нибудь проснусь.
Они что-то еще говорили о монастыре, о матушке игуменье из Бауманского, посплетничали о Бороде и его кагэбэшном прошлом.
Когда Андрей положил трубку, на улице смеркалось. Где-то играл аккордеон, и нестройно, шатающимися старыми голосами пели «Землянку». Через пение прощелкивался соловей.
«А вдруг все будет хорошо? Как-нибудь быстро и само собой все устроится? – подумал Андрей, растягиваясь на тахте. – Приедут мудрый мэтр Терпсихоров и проницательный интеллектуал Мальцев, скажут Анне – это же пустяки! Капелек попейте, и все как рукой снимет…»
Поздним утром Андрея разбудил звонок. Прежде чем снять трубку, он прокашлялся.
– Да, Анна! Доброе утро, – произнес бодро.
– Вы, конечно, Андрей Викторович, извините, – послышался в трубке далекий, ехидный голос Терпсихорова, – но это Феликс Феликсович.
– Эта девушка тоже участвует в наших экспериментах. Так что я не очень ошибся.
– А-ха-ха! – грохотнул академик. – Ну, гляну я, на что вы меня променяли!
– Как ваше самочувствие? Приезжаете послезавтра?
– Да, я и звоню узнать, состоятся ли запланированные мероприятия.
– Вас ждут как дорогого гостя.
Анна К. позвонила через полчаса.
– Я только что говорил с Терпсихоровым… Он с ассистентами будет здесь во вторник. В среду, наверное, смогут вами заняться. Приедете?
– Конечно, если вы хотите.
В полдень «газель» с экспедицией затормозила у дверей.
Помимо Терпсихорова и Мальцева приехал и криптозоолог, невысокий парень малонаучного вида Дима, и лаборант-экспериментатор, тоже молодой и тоже Дима, по совместительству ведший машину.
В редакции Андрей представил им сильно загоревшего за праздники Бороду, занятую Валю и небритого Костика. Валя побежала наливать воду в чайник, ноющего Костика пинками погнали к соседям по этажу за стульями.
За чаем было решено, что Борода поведет эниологов знакомиться с городским начальством и устраивать в гостиницу, а Андрей созвонится с матушкой настоятельницей и отвезет Диму-крипто зо олога в монастырь взглянуть на фреску с водяным чудищем.
«Анну, кстати, заберу, – подумал Андрей, довольный своими организаторскими успехами. – Теперь можно ее к родителям отвезти. Ей уже ничего не угрожает».
– Ты надолго? – спросила Валя.
– До Голубинского, там, может, часик и обратно. Димон, на выход!
Они взяли редакционную машину и выкатили на Рязанское шоссе.
– Здорово тут у вас – сплошная салюброгенная[2]зона. Ровненько, только холмы…
– Поэтому здесь люди и живут с каменного века. И стоянка раскопана.
– Где?
– Недалеко от редакции. Здесь культурный слой вдвое мощнее, чем в Риме. Когда-то мамонты водились – бивень в краеведческом музее есть.
– А!.. Значит, мое дело правое.
При въезде в обитель их машину, как водится, остановили мрачноватые охранники, но внутрь пропустили безоговорочно. Они поднялись по узкой лесенке в офис матушки настоятельницы. Та, как всегда, была румяна и приветлива, обещала через пятнадцать минут проводить во храм взглянуть на икону – пока там шла служба.
– Матушка, а нельзя ли известить Анну Коваленко, что за ней приехал Андрей?
Игуменья отправила с поручением девушку в белом платке.
– Сейчас, матушка, только файл заархивирую.
Дима несколько ошалело поглядел на Андрея.
Игуменья, важно ступая, отвечала на приветствия и поклоны встречавшихся на пути женщин, повела их через монастырский двор, уже покрытый густой травой, во храм. Сладковато пахло ладаном. Игуменья подвела их к стене с иконой святого Селиверста.
– Вот, смотрите, Дмитрий. Потом я дам вам репродукцию.
Увидев зубастого дракона, Дима даже присел от удивления.
– Слушай, да ведь это типичный… – зашипел он каким-то длиннющим латинским названием – «мезозаурус непонятнокакойтус».
Матушка, отошедшая выкинуть отгоревшие свечки из подсвечников, оглянулась в их сторону.
– Ты тише, Димон. Это ж монастырь, да еще женский.
– Меня даже не то высаживает, что он женский!.. Эта зверюга вымерла еще до большого ледникового периода, а здесь она в своем виде как с натуры срисована!.. Матушка, не подскажете, когда написана эта икона?
– Специалисты датируют серединой XVI века. Но эти события имели место раньше. Православная икона не только воплощенная молитва, но и подчас исторический документ, – наставительно произнесла она.
– Это еще и научная сенсация! – зашипел, вертясь, Дима.
– Все, пошли. Не умеешь ты себя во храме вести, басурманин.
