Кузнецов обернулся. Раскрыл рот.
Плетнев уже увидел дверь. Толкнул — не поддалась.
— Стойте здесь!
Взобраться на дувал не составило труда.
Он спрыгнул и первым делом отодвинул засов.
Взгляд метался — дом, квадратный топчан, виноградные шпалеры, деревья… В клетке у крыльца встревоженно болбочет пестрая птица… вот дверь в пристройку…
На земле недалеко от двери лежал белый платок. Верин!
Беспрестанно озираясь, Плетнев кошачьими шагами пересек двор и поднял его.
В этот момент раздался яростный рык.
Из сарая на него летел какой-то черт — должно быть, один из похитителей. И уже занося нож для удара.
Плетнев отпрыгнул и выставил перед собой руки с зажатым в кулаках платком.
Тут же захлестнул платок вокруг его запястья и дернул, лишая равновесия.
Правой рукой с платком захватил шею падающего и рывком закинул тело себе на спину. Рука с ножом оказалась намертво прижатой к шее. Когда лицо афганца посинело, Плетнев швырнул его, как мешок, через плечо, удерживая концы платка в кулаках.
Нападавший взлетел, перевернулся, грохнулся спиной об угол топчана и разнес его на исходные досточки.
Что-то заставило тут же обернуться, и Плетнев резким щелчком, будто кнутом, хлестнул по глазам второго.
Тот вскрикнул и поднял руку к лицу.
Правая пятка Плетнева ушла в его солнечное сплетение, а когда он отлетел назад и ударился о стену пристройки, то получил удар стопы в подбородок; с треском припечатался затылком и безжизненно сполз на землю.
В дверях сарая показалась Вера.
Пока он срывал с нее какие-то путы, ее трясло. Кроме того, она издавала негромкий дрожащий вой — какое-то такое «ва-ва-ва-ва-ва!».
— Ну все, все, — сказал Плетнев, гладя ее по плечу. — Все кончилось.
Она скосила взгляд и стала пятиться от лежавших перед ней тел в сторону дома.
Плетнев поднял с земли нож.
Вера допятилась до стены и прислонилась к ней. В полуметре над ее головой был расположен урез открытого окна, задернутого желтой занавеской.
Плетнев повернул голову, чтобы убедиться, что с Николаем Петровичем все в порядке. Так и было: войдя в дверь, он ее запер. Коробку с магнитолой из рук тоже, слава богу, не выпустил.
Занавеска окна чуть отодвинулась, и из-за нее высунулся ствол одноствольного ружья.
Плетнев его не видел. Но Вера увидела.
Как потом оказалось, Кузнецов в последнее мгновение тоже заметил это движение. Но он все равно не успел бы крикнуть.
Вера вскинула руки, схватила ствол и с заполошным криком потянула вниз.
Бах!
Выстрел ушел в землю, и пуля с визгом унеслась черт ее знает куда.
Плетнев сделал два прыжка, третий внес его в окно. Спрыгивая, он ударил метнувшегося от окна человека ножом в спину и рывком швырнул его в глубину комнаты.
Не успел он снова выскочить наружу, как по переулку с топотом и грозным гиканьем промчались какие-то люди — судя по создаваемому шуму, человек десять. Кто такие?
— Кажется, пронесло!.. — шепотом сказал Кузнецов, когда их вопли стихли вдали.
— Если за нами, то что-то поздновато, — пробормотал Плетнев. — Или по другому делу? Да, Николай Петрович, теперь я вам верю — беспокойная тут жизнь!.. Ладно, пошли.
Кузнецов кивнул и перехватил коробку поудобнее.
Они прошли двор насквозь. Как Плетнев и думал, там была другая дверь, выводившая в параллельный проулок.
Он осторожно отпер и выглянул.
Переулок был пуст…
* * *
Минут через пятнадцать они сидели на вилле, которую занимал Николай Петрович, и сам он подрагивающими руками разливал по рюмкам еще мутный, только что разведенный спирт.
Плетнев оглядывался. Просторную кухню украшали вполне стандартные советские шкафчики и тумбочки. Холодильник «Саратов» — точь-в-точь как у него на «Новослободской». Клетчатые занавески на окне. Квадратный стол, три табуретки. Разумеется, на всем печать холостяцкой жизни — пустая солонка… грязная салфетка… сухая лепешка.
— Нет, ну ты подумай! — повторял Николай Петрович. — Ведь никаких пряников не захочешь! По самому краешку прошли, а!
Это он верно говорил — по самому краешку. Плетнев чувствовал, что какие-то пружины в нем, предельно сжатые, чтобы они смогли пройти по этому краешку, нигде не заступив за черту, разделявшую жизнь и смерть, теперь ослабли. И его тоже маленько поколачивало.
— Да уж…
Правая рука до сих пор жила ощущением того, как легко вошел нож в спину человека — как будто в бескостный кусок парного мяса.
Вера быстро нарез ала в тарелку помидоры. Вдруг руки ее замерли, и она, беспомощно и как-то жалко морщась, сказала:
— А этот афганец… жив остался?
Плетнев пожал плечами.
— Рязанский-то? — профессионально сощурившись, ответил Николай Петрович. — Не думаю. Вряд ли. Я видел, куда пуля вошла. Скорее всего, печень пострадала. А с такими ранениями… куда там!.. Если бы сразу на стол!.. — Он безнадежно махнул рукой, придвинул Плетневу полную рюмку и снова оживился: — И ведь орут как — кровь в жилах стынет!
— Нет, я…
— Да ладно тебе! В такой день!
Вера подровняла помидорные дольки на тарелке, бросила на него быстрый взгляд и сказала со вздохом:
— Что когда-нибудь мне встретится герой — это я еще могла предположить. Но что герой окажется непьющим!..
И рассмеялась, одновременно поежившись.
— Да ты что! в такой день! — толковал свое Кузнецов. — Давай, давай!
Пожав плечами, Плетнев взял рюмку.
— Ох, ребятки, хорошо то, что хорошо кончается! Ну, Саша, я тебе скажу! — Николай Петрович, как было у него заведено, осторожно махнул рюмкой, как бы проводя ею по горлу. — Вот какое тебе спасибо! вот какое!
— Да ладно вам. Это Вера Сергеевна молодец, — сказал Плетнев, глядя на ее еще не остывшее после всех передряг лицо. — Если бы не Вера — не сидеть бы нам сейчас здесь!
— Да перестань! Если б не ты, они бы нас из-за этой паршивой балалайки на ремни порезали! Эх, погоди! Я сейчас тебе вот что!..
С этими словами Николай Петрович вскочил и, хлопнув себя по голове, выбежал из кухни.
Плетнев заметил, что Вера смотрит на его ладони, и сложил их вместе.
— У тебя тоже руки подрагивают, — сочувственно заметила она.
— Ладно уж, — сказал он. — Не каждый день такое.
Отнял руки и спрятал под стол.
