Теперь Барбара была на Кауаи гуру постмодерновой хулы. У нее была собственная танцевальная школа и две дюжины влюбленных в нее либеральных американок средних лет, свято в нее веривших и готовых повиноваться любому ее жесту.
Старлиц наблюдал с безопасного расстояния, как босая Барбара выходит из своего «мерседеса». Ее бедра были обернуты цветастой юбкой, грудь венчал тесный лифчик без бретелек, голову — плетеная шляпка с цветком. Легко миновав сорок футов красной мшистой грязи, она взошла на крыльцо с такими чистыми ногами, словно по пути побывала на педикюре.
— Легги! — Барбара еще больше расширила огромные раскосые глаза. — Алоха, дружок!
— Рад тебя видеть.
Она прикоснулась губами к его виску. Он был поражен. Обычно поцелуй Барбары заканчивался еще в воздухе и больше напоминал ласку деревянной туземной богини. На сей раз состоялось настоящее плотское соприкосновение.
— Где ты столько пропадал? — пропела Барбара самым сногсшибательным сценическим голосом. — Я боялась, что ты нас разлюбил.
— Дела… — пробормотал Старлиц.
— Побудь с нами, Легги. Добро пожаловать в рай. — И она выразительно щелкнула пальцами: — Аnuаnuа о te heiti nehenehe to tino e.
— А, да, нет, может быть. — Старлиц старался не таращиться на нее. Человек, не знавший Барбару так давно, как он, ни за что этого не различил бы, но он увидел, что она стареет. С непередаваемым изяществом — но стареет. На ее прежде безупречном лице появились мелкие зацепки, тревожные намеки на морщинки, на великолепных волосах сильнее, чем раньше, был заметен слой кокосового масла.
Солнце. Соленая вода. Серфинг. Старлиц даже обнаружил на ее бедрах три-четыре лишних фунта плоти — следствие увлечения жареной свининой.
Барбара вплыла в дом, Старлиц последовал за ней, сбросив у двери сандалии.
— Как тебе здесь живется, крошка?
— Здесь все со мной очень милы.
— Неужели?
— На Кауаи я своя, ohana[65]. Меня любят всюду: в цветочной лавке, в кафе. — Ее паузы волновали еще сильнее, чем звук ее голоса. — Понимаешь?
— Понимаю, Барбара. Здесь известность перестала быть для тебе обузой. Здешний простой многонациональный люд умеет заглянуть за оболочку и разглядеть твою хрупкую душу.
— Я могла бы сказать то же самое, если бы захотела.
— Я вынужден просить тебя об услуге, — поспешно сообщил Старлиц.
Барбара широко улыбнулась и потрепала его по плечу. Старлицу показалось, что в ней стало меньше от танцовщицы хулы и больше от мастерицы кун-фу.
— Ты не меняешься, Старлиц.
— Мы с Макото заключили пари. Я проиграл. Ты знаешь об этом?
Барбара важно кивнула.
— Волшебство!
— Да. Ты не откажешься поехать с нами на реку Ваиалуа? Мне нужна добровольная помощница. Лучшая кандидатка — ты.
После дальнего перелета Старлица рано сморил сон. Наутро он и Зета встали вместе с птицами, взяли машину из хозяйского гаража и покатили в Лихуэ за свечами, дымовыми шашками, взрывпакетами и зеркалами.
Зета была вымазана ярко-фиолетовым кремом от загара — новомодным и параноидальным ответом на утончение озонового слоя планеты. Инструкция требовала покрыть им ребенка с головы до ног, чтобы потом, в разгар двадцать первого века, у него не обнаружилось рака кожи. Фиолетовый цвет служил для того, чтобы на теле не осталось ни одного незащищенного клочка. Крем быстро впитывался, но Зета не возражала ходить фиолетовой и мазалась им трижды в день.
Вчерашняя ее поездка в Лихуэ удалась: на Зете был дымчатый противосолнечный козырек, коротенькая футболка с батиковой печатью в виде геккона и хлопковые пляжные брючки, обсыпанные разноцветными рыбешками — символами Гавайев с ласкающим слух названием «хумухумунукунукуапуа'а».
— Как здорово, папа! Вместо этой паршивой школы — Гавайи. Ты лучше всех на свете!
— О здешних школах я не слышал ничего хорошего.
— Папа, здесь продается мыльная обувь! — крикнула Зета, задирая ногу в обновке. — В Колорадо об этом даже не слыхали.
Старлиц заложил вираж, вглядываясь в выщербленное покрытие шоссе.
— Объясни, с чем это едят.
— «Фэйдер» — самая классная «мыльная» обувь! — сообщила Зета, звонко ударяя стальной подошвой по пыльному коврику. — "В этой сделанной из веганской[66]кожи pleather[67]в соостветствии с лозунгом «Мясо — это убийство»[68]спортивной обуви сочетается старомодная мелкоячеистая сетка с охлаждающей сеточкой, обеспечивающей улучшенную воздухопроницаемость. Для лучшей видимости на дороге Фэйдер светится при помощи отражающих трубок от компании ЗМ".
— А почему «мыльная»?
— Ну, ты знаешь, как скейтеры запрыгивают на перила и скользят по ним на осях?
— А, да, — кивнул Старлиц. — Трюки на краю, отрыв от скейта, поворот на 360°, на 720°, знак спонсора на деке, понял.
— Вот в подметки вставлены металлические пластинки, чтобы можно было куда угодно запрыгнуть и проехаться. Они как намыленные.
— Значит, долой скейтборды? Прямо в подметке?
— Представь себе!
Доски отправлены в отставку, остается только голый трюк. «Никогда не делать того, чего никто никогда не думал не делать»… Старлиц потрепал дочь по голому фиолетовому плечику.
— Как я погляжу, внешкольная программа пришлась тебе по вкусу.
Старлиц и Зета осмотрели берег реки Ваиалуа, нашли подходящий уединенный пятачок, окруженный кустами, и аккуратно установили необходимый волшебный инвентарь. После этого они вернулись в особняк, где Старлиц вкратце поведал хозяину о предстоящем ритуале.
— Я не говорю, что сгодилась бы любая женщина, — сказал Старлиц. — Барбара сгодится идеально. Но в случае, если что-то получится не так, ты не забывай, что она сама вызвалась…
— …нарушить закон тяготения?
— Неверная формулировка! — отмахнулся Старлиц. — Технически Барбара действительно должна нарушить закон тяготения. Но не надо сравнивать это с испытаниями НАСА! Она делает это для тебя. Это явление духовного порядка. Она освободится, понял? Она станет… неземной. Незапятнанной. Запредельной!
— Ты серьезно? Старлиц нахмурился.
