— Спасибо, — тихо сказала Ханна и покатила к дивану.
Президент не шевелилась. Опустевший стакан стоял перед нею на столике. Она сидела выпрямившись, сложив руки на коленях, устремив взгляд на громадную картину на стене.
— Who are you?[39]— неожиданно спросила она, когда Ханна остановилась рядом.
Первые слова с тех пор, как Марри привела ее в квартиру.
— I'm Hanne Wilhelmsen, Madam President. I'm a retired police officer.[40]А это Ингер Юханна Вик. Вы можете ей доверять. Женщина, которая нашла вас в подвале, моя домработница, Марри Олсен. Мы желаем вам добра, госпожа президент.
Ингер Юханна не знала, что озадачило ее больше: что президент в таком состоянии оказалась способна говорить, или что Ханна назвала ее человеком, которому можно доверять, или изрядная высокопарность Ханниных слов? Даже Ханна Вильхельмсен как будто бы испытывала почтение к американскому президенту, сколь ни жалкое зрелище являла собой Хелен Бентли.
Ингер Юханна толком не знала и как ей себя вести. Сесть вроде бы неловко, а стоя посреди комнаты чувствуешь себя дурой или нежелательным свидетелем доверительной беседы. Нелепая ситуация, даже с мыслями собраться трудно.
— Мы, конечно, известим надлежащие ведомства, — тихо сказала Ханна. — Но я подумала, что сначала вы, наверно, хотите привести себя в порядок, передохнуть. У меня найдется одежда, которая вам подойдет. Если вы, понятно, желаете переодеться. Если же…
— Нет-нет, — перебила Хелен Бентли, по-прежнему не шевелясь и вперившись здоровым глазом в абстрактное полотно на стене напротив. — Не надо никому звонить. Как моя семья? Моя дочь… Как…
— Ваша семья в полном порядке, — спокойно ответила Ханна Вильхельмсен. — По сообщениям СМИ, их под усиленной охраной переправили в безопасное место и у них все хорошо.
Ингер Юханна стояла не шевелясь.
Женщина на диване была в грязной одежде, один глаз заплыл, и пахло от нее ужасно. Здоровенная шишка у виска, волосы слиплись космами от засохшей крови — выглядела она как те несчастные бедолаги, великое множество которых и Ханна, и Ингер Юханна повидали на своем веку. Президент напомнила Ингер Юханне кое-что, о чем она никогда не вспоминала, не желала вспоминать, и на миг у нее закружилась голова.
Десять с лишним лет она занималась насильственными преступлениями и успела почти забыть, с чего, собственно, все началось. Движущей силой было стремление понять, острое желание проникнуть в то, что, по сути, казалось ей необъяснимым. Даже сейчас, получив докторскую степень, выпустив две книги и более десятка научных статей, она не намного приблизилась к пониманию того, почему некоторые мужчины обращают свое физическое превосходство против женщин и детей. И когда приняла решение продлить отпуск по уходу за ребенком, мотивировала его бессознательной ложью: семейными обстоятельствами.
Она останется дома еще год — ради детей.
На самом же деле она просто зашла в тупик. В научный тупик. И не знала, что делать. Всю свою взрослую жизнь она пыталась понять преступников, потому что не сумела превозмочь себя, по-прежнему оставалась жертвой. Не могла справиться со стыдом, верным спутником насилия — ни со своим, ни с чужим.
А вот Хелен Бентли, похоже, стыда не испытывала, и Ингер Юханна не могла этого понять. Никогда ей не доводилось видеть, чтобы избитая женщина держалась так гордо и с таким достоинством. Подбородок поднят, эта женщина не склонила головы. Плечи прямые, как по линейке. Она словно бы ничуть не смущалась. Скорее наоборот.
Когда взгляд здорового глаза внезапно переместился на Ингер Юханну, ее будто током ударило. Взгляд был пытливый и прямой, казалось, президент каким-то образом поняла, что вызвать помощь хотела именно Ингер Юханна.
— Я настаиваю, — сказала президент. — По некоторым причинам я не хочу, чтобы меня нашли. Пока не хочу. И мне совершенно необходимо принять ванну… — Она обернулась к Ханне и попыталась вежливо улыбнуться, отчего разбитая нижняя губа опять треснула. — И я с радостью воспользуюсь чистой одеждой.
Ханна кивнула.
— Я сейчас же распоряжусь, госпожа президент. Однако надеюсь, вы понимаете, что мне нужна причина не афишировать ваше пребывание здесь. Строго говоря, я совершаю проступок, не извещая полицию…
Ингер Юханна нахмурила брови. С ходу она не могла припомнить ни единого пункта Уголовного кодекса, где бы говорилось, что подобное решение наказуемо. Но ничего не сказала.
— …и потому смею попросить объяснений. — Ханна быстро улыбнулась и добавила: — Хотя бы минимальных.
Президент попробовала встать. Пошатнулась. Ингер Юханна бросилась к ней, опасаясь, что она упадет. Но на полпути резко остановилась.
— No thanks. I'm fine.[41]
Хелен Бентли на удивление твердо стояла на ногах, когда дотронулась до виска и попыталась оторвать прилипшую к коже окровавленную прядку. Гримаса боли скользнула по ее лицу и тотчас исчезла. Она кашлянула и посмотрела на обеих женщин.
— Я здесь в безопасности?
— Вполне, — кивнула Ханна. — Вы не могли попасть в более безопасное место, оставаясь при этом в центре Осло.
— Вот, значит, где я. В Осло?
— Да.
Президент одернула перепачканный жакет. Впервые за все время на ее лице отразилось легкое смущение.
— Я конечно же позабочусь, чтобы вам возместили ущерб. И здесь… — Она шевельнула рукой, указывая на темные пятна на диване. — И… в подвале?
— Да. Вы сидели в подвале. В заброшенной студии звукозаписи.
— Тогда понятно, почему стены там мягкие. Вы не покажете мне, где ванная? Мне нужно хоть немного привести себя в порядок.
По лицу ее опять скользнула заносчивая улыбка.
Ханна улыбнулась в ответ.
Ингер Юханна была в замешательстве. Не верилось ей, что президент на самом деле так владеет собой. Контраст между жалким внешним видом и учтиво-решительным тоном был слишком велик. Больше всего ей сейчас хотелось взять эту женщину за руки. Крепко обнять, стереть кровь со лба. Помочь ей. Только вот она понятия не имела, как утешить Хелен Лардал Бентли.
— Вообще-то меня никто не бил, — сказала президент, словно прочитав мысли Ингер Юханны. — Меня, видимо, чем-то одурманили, да еще и руки связали. Все вспоминается как в тумане. Но я точно помню, что упала со стула. И сильно ушиблась. И я не… — Она осеклась. — Какое сегодня число?
— Восемнадцатое мая, — сказала Ханна. — Вечер, двадцать минут десятого.
— Почти двое суток, — подытожила президент. Казалось, она говорит сама с собой. — Мне нужно кое-что сделать. Отсюда можно выйти в Интернет?
