знали, что прогноз Мустафы в точности сбудется через несколько дней.
Снаружи донеслась команда «Смирно!» — признак того, что приближается офицер, может быть даже сам начальник тюрьмы. Охранники быстро растолкали нас по камерам. Через несколько минут ко мне в камеру вошел майор Камаль и закрыл за собой дверь. Этот небольшого роста человек нравился всем политическим заключенным за его неизменную вежливость и хорошие манеры. Он часто делал им некоторые поблажки и давал привилегии, не предусмотренные тюремными правилами. Можно было быть уверенным в том, что в нужный момент он останется глух и слеп. И цены у него были вполне умеренные.
— Как дела, уважаемый? — спросил он, садясь на мою кровать. — Я узнал, что вас посадили в одиночку. Какая глупость! Решил зайти посмотреть, как вы себя чувствуете.
Я спросил у него, есть ли какие-то новости.
— Новости такие противоречивые, что не знаешь, чему верить. Но все они плохие. Я хотел спросить вас, уважаемый, кое о чем. Ведь вы здесь военный эксперт.
— Я?
— Да. С вашим опытом службы в германской армии вы знаете о военных делах больше, чем все мы здесь. Ведь мы простые полицейские.
— Но я же ничего не знаю, кроме того, что передают в сводках новостей.
— Объясните мне, что такое «вторая линия обороны». Это ведь военный термин?
— Когда военное подразделение отступает, другими словами, когда оно оставляет передовые позиции, то оно отходит на вторую линию обороны, находящуюся на некотором расстоянии от первой.
— Как далеко?
— Это зависит от многих факторов, например от рельефа местности. Иногда в тылу создаются укрепления или просто командир отступает на плацдарм, который в силу выгодного рельефа местности легче будет оборонять. Тут может быть использована водная преграда, горная цепь, все, что создает препятствие на пути наступающего противника. А почему вас это интересует, Камаль? Вы собираетесь вступить в армию?
— Нет, для этого я слишком семейный человек. Вы, уважаемый, объяснили все это очень хорошо, но я не понял и половины из того, что вы сказали. Меня интересует одна простая вещь. По радио сообщили, что наши дивизии на Синае отступили на вторую линию обороны. Где она находится? Как далеко продвинулись евреи? Вы можете объяснить мне это простыми словами?
— Откуда я знаю, Камаль. Я слушаю то же самое радио, что и вы.
— Но я еще слышу множество слухов. Говорят, занят Эль-Ариш и Шарм-аш-Шейх, захвачен перевал Милта. Что у нас еще осталось? Скоро мы услышим, что евреи уже в Меади. Где эта вторая линия обороны, о которой они говорят?
— Возможно, это Суэцкий канал.
— Он их остановит?
— Мы можем только гадать.
— Это ужасная ситуация. Ужасная! Просто невероятно! Зачем он только начал эту войну? Почему он не занимался своими делами? Чем ему не нравился мир?
Дверь отворилась, и в камеру заглянул Абдул Рахман.
— О, я не знал, что у вас посетитель. Доброе утро, майор Камаль.
— Заходи, присаживайся, — пригласил я его. — Мы с майором Камалем обсуждаем военную ситуацию.
— У меня новость, — начал Абдул Рахман. — У одного из охранников брат служил в армии на Синае. Теперь он дезертировал и тайно вернулся домой. Он говорит, что от египетской армии ничего не осталось. Потери огромные, а те, кто уцелел, спасаются бегством. Израильтяне пересекли канал, и генерал Моше Даян расположил свой командный пункт в Фаиде. Они продвигаются к Каиру, не встречая никакого сопротивления. Говорят, что Насер и фельдмаршал Амер бежали со своими семьями в Югославию.
— Это правда? — спросил Камаль, бледный как стена. — Если евреи придут сюда, они убьют нас всех без разбора, но в первую очередь офицеров. Или выпустят заключенных, и те разорвут нас на куски.
— Не будьте ребенком, Камаль, и не верьте в такие глупости, — успокоил его я. — Уверен, что все это сильно преувеличено. Это просто не имеет смысла. Вполне возможно, что израильтяне контролируют оба берега канала, но они не пойдут на Каир, если только они не совсем спятили с ума. А я уверен, что у них с головой все в порядке.
— Что может их остановить? — не унимался Камаль.
— Здравый смысл. Даже если они могли бы захватить Каир без единого выстрела, вы понимаете, что это значит — управлять таким городом? Там три миллиона человек, больше, чем во всем Израиле, не говоря уже о расстоянии между Суэцем и Каиром. Вместе это примерно пять миллионов человек. Прикиньте, сколько потребуется продовольствия, сколько надо медицинских средств, всего, что связано с управлением такой массой людей. Думаю, что мы можем практически исключить такую перспективу. Это просто неосуществимо.
Однако я в глубине души был убежден в том, что сегодня для Израиля не было ничего невозможного. Меня переполняло чувство гордости за свою страну.
В карцере мы оставались двадцать один день, то есть большую часть времени сидели в одиночках. Война закончилась, но тюремные власти не спешили включать электричество. Дни проходили в полумраке, который не давал возможности читать, а ночи были кромешной тьмой. Казалось, что время остановилось. Принесенный Камалем порошок ДДТ не помогал, и все мое тело зудело от укусов клопов, что не способствовало хорошему расположению духа. Кормили нас очень скудно. Я был постоянно голоден и сильно похудел. Единственное, в чем мы не испытывали недостатка, так в новостях. Офицеры приходили и рассказывали последние известия. Многие сообщения из вторых и третьих уст были сильно преувеличены, как, например, сообщение о том, что потери египтян только на Синае составили 200 тысяч человек, но в целом мы получали довольно полную картину того, что происходило в стране. Насер и его тайная полиция управляли железной рукой, подавляя в зародыше любые проявления критики и недовольства. И все-таки ему не удавалось полностью запугать людей, заткнуть им рот, запретить обсуждать и как-то выражать свои чувства.
Первоначальный шок от тотального поражения, нанесенного израильтянами, сменился чувством омерзения и гнева. Выдумка об американских бомбардировщиках потихоньку была дезавуирована как «недопонимание». Все египтяне от министра до последнего бродяги понимали, что Израиль нанес Египту поражение собственными силами. Офицеры боялись появляться в общественных местах. Даже наши тюремные офицеры, которые были полицейскими, избегали появляться на улицах в форме. Каждый день они приходили на службу в гражданском и переодевались в форму на месте. Это было официально разрешено после довольно примечательного инцидента. Офицер хотел остановить такси. Водитель высунулся из окна, плюнул ему под ноги и заявил: «Если ты бежал с Синая, то теперь можешь пройтись пешком».
— Посмотри, — сказал мне однажды Мустафа Амин, указывая на статью в «Аль-Ахрам», ежедневной газете, которую он получал и вслух
