а советские товарищи помогут Республике с самолётами. Это единственный вариант что-то сделать. В ином случае пойдёшь из авиации в пехоту, а с твоими травмами там тебя в лучшем случае отправят в подразделения снабжения, командовать обозом. Понял?
— Так точно. Понял.
— Если понял — марш в комнату номер двадцать четыре. Там получишь выписку из приказа на получение денег, с ней — в финансовый отдел. Там недалеко, куда идти — покажут. А после — возвращаешься ко мне — и получаешь у меня письменный приказ и направление в РАО.
— Слушаюсь, камарадо команданте!
[1] «По-французски — ту валет, а по-русски — нужник!»
[2] Распространённая практика в армиях Европы и США: добровольно вступающие «в ряды» подписывали контракт на определённый срок, который впоследствии мог продлеваться. Насколько автору удалось узнать, бойцы Интернациональных бригад подписывали контракт на полгода, а вот американские лётчики — на три месяца, хотя некоторые пилоты провоевали в Испании по два срока, а Фрэнк Глазго Тинкер — три.
[3] В. Маяковский. «Владимир Ильич Ленин». Нельзя не согласиться с поэтом!
[4] В нашей реальной истории — семь.
[5] Соответственно, пять.
[6] Из Приказа И. В. Сталина №0229 от 19 августа 1941 г. (пересказ): «В истребительной авиации — за каждый сбитый самолёт противника в воздушном бою лётчик должен получать 1000 ₽ Кроме денежной награды истребитель за три сбитых самолёта представлялся к правительственной награде. За следующие 3 сбитых самолёта противника — ко второй правительственной награде; за 10 сбитых — к высшей награде — званию Героя Советского Союза». Впрочем, ближе к концу войны нормы поменяли в сторону увеличения.
[7] Немного изменённая цитата из романа Я. Гашека «Похождения бравого солдата Швейка во время первой мировой войны»: «Po valče všest hodin večer», неоднократно издававшегося в СССР в 1930-е годы. Ставшая поговоркой, она стала названием известного лирического кинофильма «В шесть часов вечера после войны», вышедшего на экраны в 1944 году.
[8] В нашей реальности сбит в Испании не был, за время войны уничтожил 11 республиканских самолётов (из них 9 — советского производства). Погиб 12.08.1940 во время «Битвы за Британию».
[9] В нашей, реальной истории первым русским лётчиком, награждённым Орденом Республики, стал капитан Евгений Степанов, будущий Герой Советского Союза, совершивший первый в истории ночной таран 25 октября 1937 года. Кроме ордена республиканское правительство подарило лётчику автомобиль класса люкс Hispano Suiza J12 модели 1934 года. Впрочем, машину пришлось бросить во время «Ретирады» — отступления республиканцев через Пиренеи на территорию Франции.
[10] «Награда за выдающуюся храбрость»
[11] Несмотря на активную работу органов госбезопасности Испанской республики, им так и не удалось окончательно уничтожить террористов. Теракты с убийствами происходили в нашей реальной истории по март 1939 года включительно, т.е. до победы фашистов в Испании. p.s.: речь идёт именно о терактах и террористах, а не о диверсиях и диверсантах: «пистолерос» не являлись действующими военнослужащими (пусть и мятежных войск) или партизанами и по международному праву квалифицируются именно как террористы.
[12] Номер роты условный: автор забыл реальный, а документ находился на погибшем жёстком диске. Если удастся уточнить — в тексте будет изменение.
Глава 28
XXVII
Испания, провинция Нижний Арагон, аэродром Сарион, 19 километров от Теруэля, 15 декабря 1937 г.
Я мотал испанский климат на большой карданный вал!
Летом даже перкаль, которой обтянуты фюзеляжи и плоскости самолётов, нагревается так, что приходится залазить в кабину в толстых кожаных перчатках, чтобы не обжигать себе ладони, а тепловой удар у пилотов случается в разы чаще, чем ранения — а ранения и гибель пилотов республиканской авиацией давно стали обыденным делом, редко в каком боевом вылете обходится без них. Зимой здесь тоже — не сибирские морозы, что несколько примиряет с несправедливостью Вселенной, — но тоже дубарики! Вот сейчас на шкале термометра — четырнадцать градусов. Но термометр — американский (уж какой добыли), так что по привычному нам Цельсию — ровно минус десять. И ладно бы так — но вокруг стоит густейший туман! Да такой, что на расстоянии вытянутой руки можно различить только смутные силуэты людей, самолётов и автомобилей. Неясные пятна света от аккумуляторных фонарей — помню похожие у железнодорожников времён моего советского детства — практически не выручают.
Аэродром расположен в узкой горной долине, причём не вдоль преобладающих в Арагоне ветров, а почти поперёк. Заход на посадку парням крайне усложнён, да и взлёт требует повышенной внимательности, отменной реакции и крепких мускулов. Я бы смог, не получи летом эти чёртовы травмы, благо налёт — пусть и в будущем — у меня больше, чем у целого истребительного полка ВВС Красной Армии — понятное дело, невоюющего полка — и крайне надеюсь, что в результате моей, и, подозреваю, не только моей, если вспомнить майские события в Союзе, здесь деятельности — что большинство таких полков не окажутся под ударами Лютваффы двадцать второго июня сорок первого, да и эта чёрная дата сместится хотя бы до сентября, а лучше — октября того же года. Ведь сегодня Республика перешла в наступление, хотя в моей истории всё время или оборонялась, или контратаковала — не всегда успешно[1]. А про бои в Нижнем Арагоне я ранее ничего не слышал. В конце концов, я — истребитель, а не военный историк!
Да, истребитель… Был, да весь вышел. Заведую теперь аэродромным хозяйством. Сарион — аэродром, можно сказать, миниатюрный: одна узкая взлётно-посадочная полоса, эрзац-землянки, приспособленные под склады горюче-смазочных материалов и боеприпасов, без малого два десятка брезентовых палаток, обмазанных снаружи местной глиной и частично обложенных плетёнками из прутьев. И всё! И хотя сейчас, ночью, из предназначенных для личного состава палаток несёт дымом — парни протапливают и самодельные печки-каменки, и сооружённые из дырявых бочек с моей подсказки «буржуйки» — внутри всё равно сыро и холодно. Зимнее обмундирование у испанцев — печалька-печалька. Сплагиатить у соседей-французов шинель — хоть и куцую и тонкую — но всё же шинель — гордые жители Пиренейского полуострова то ли не догадались, то ли побрезговали: «у испанских — собственная гордость», ага. Вот и мёрзнут теперь отважные республиканские солдатики,
