своей высотки, вновь и вновь не решаясь попрощаться с матерью. Только теперь из кармана постоянно булькало до невозможности бесившими советами. Ощущение было такое, будто в башку засунули не затыкающийся радиоприемник, так и хотелось вышвырнуть настырный комок куда подальше.
— Давай уже зайдем, а? Ну чего ты встал-то? — канючил Сидор. — Уже неделю бродим вокруг да около.
Матфей не выдержал и рявкнул:
— Если тебе что-то не нравится, мы можем твою мамку проведать!
— Зато у неё бабло теперь будет! Она сможет операцию Аське хорошую сделать, чтобы та нормально жила!
Сидор не любил говорить о младшей сестре. Смышлёная девчонка, могла бы быть даже красивой, если бы не врожденный дефект губы и носа. Бесплатные операции ей сделали абы как, так что лицо все равно осталось изуродованным, а платная пластика стоила слишком дорого, таких денег у простой деревенской семьи не было.
Как только Сидор замечал, что у какой-нибудь актрисы имеются следы хирургического вмешательства — его начинало лихо бомбить. А так как наличие хотя бы силиконовых грудей или губ присутствовало в каждой экранизированной девушке, то припадки у Сидора случались повсеместно.
Хорошо, если бомбило Сидора дома, а не, скажем, в кинотеатре, где он, заприметив исполнительницу с чем-то искусственным, вскакивал на сидение и что есть мочи начинал орать: «Тухлый помидор! Гляньте-ка, тухлый помидор!».
Из-за этого их постоянно вышвыривали из кинозалов злющие охранники, а порой и зрители, один раз даже в полицию загребли. Менты, правда, оборжав, быстро их отпустили.
После каждого такого малоприятного киносеанса Сидор извинялся и клятвенно заверял друга, что больше этого не повторится, но систематически свои клятвы нарушал. Матфей подозревал, что он в кинотеатры ходил с целью отвести душу, а его для страховки брал. Матфей старался давать ему эту страховку, но, видимо, мало старался.
— Так ты для этого самоубился? Чтобы сестре помочь?
— Нет, я сделал это из веры, что могу изменить мир к лучшему! А деньги мне просто Илья бонусом дал, так как я первым вызвался.
— Какой Илья?! — а на ум сразу пришел тот Илья, что утащил за собой Аню. Гнилое имя гнилых людей.
— Тебя это не касается, понял! Это мой выбор, мой! Ясно? Он выбрал меня! Понимаешь?! И я войду в историю, как тот, кто зажег мировой огонь революции!
Матфей раздраженно отмахнулся. И вопреки настоятельным требованиям Сидора попёрся в противоположную от дома сторону — к детской площадке.
Снег лежал тонким слоем, но Матфей таки умудрился загрести добрый сугроб в кроссовки. На детской площадке только и были, что турник, лазалка, да рогатина для качелей. Подтянувшись на перекладине, он оседлал лазалку. Усевшись поудобней наверху, разулся, вытряхнул из обуви снег. С удивлением понял, что на нем любимые зеленые носки — на одном — Вирт в красном колпаке, на другом — Грег с чайником на башке — персы из любимого мульта «По ту сторону изгороди».
Зачем-то признался:
— У меня тоже сестра есть.
— Да иди ты! — недоверчиво буркнул Сидор.
— Сводная.
— Чё ты тогда о ней не рассказывал?
— Я её никогда не видел, — вздохнул Матфей.
— А чё так? Запрещали?
— Нет, из принципа.
— Ну и дурак. Сестренка — это круто.
— Да иди ты!
— У меня ног нету. Куда я тебе пойду? Если только в пекло покачусь!
— Колобок, блин…
Матфей тупо уставился во двор. Припорошенные снегом машины, так часто и тесно жались друг к другу, что мамочкам с колясками приходилось изощряться, чтобы протиснуться между ними. Бабуська из мешочка сыпала в кормушку пшено. К ней слетелась стайка воробьев, синичек, и пара наглых пузатых голубей. Дворник, опершись на лопату, жевал сигарету без фильтра.
Маму Матфей заметил не сразу. Она стояла совсем недалеко от него, у ближайшей машины и, нервно переминаясь с ноги на ногу, поджидала кого-то. Этот кто-то долго ждать себя не заставил. К ней с чемоданом шел тот самый священник с похорон, Матфей сразу узнал его, хотя одет он был иначе — без черного балахона, в пальто поверх костюмчика, да и бороду подстриг, чуть ли не до щетины. Священник махнул рукой, машина пикнула — хорошая машина — джип, хотя и не из новых моделей.
Матфей спрыгнул с лазалки и пошел им навстречу.
Мама еще больше осунулась, под потухшими глазами залегли синяки. Она держалась за сумочку, как за щит и с виноватой растерянностью поглядывала на спутника.
— Свет, ничего не забыли? — спросил священник, засовывая чемодан в багажник.
— Вроде ничего, — отстраненно пожала плечами мама.
— Не переживай, все будет хорошо, — он закрыл багажник. И, шагнув к маме, прижал её к себе, бережно поцеловав в щеку. Ошеломительный контраст с медвежьей хваткой отца. — Отдохнем. Санаторий в Горном. Там, знаешь какой воздух? Лечебный, благодатный.
— Только месяц прошёл, как его не стало, — вздохнула мама, высвобождаясь из объятий и с опаской поглядывая по сторонам. — Я не должна его тут бросать.
— Свет, тебе нужно жить дальше. Он бы хотел, чтобы ты жила дальше.
— Ты не знаешь его, — мама закрылась руками, закачала головой, всхлипнула. — Ты не знаешь, чего бы он хотел.
— Я — не знаю, но ты — знаешь, поэтому ты едешь лечиться. Свет, тебе это необходимо.
— За что мне все это?
— Бог не дает того, чего мы не сумели бы пережить. Дай себе время, ты свыкнешься.
Мама не ответила. Он открыл перед ней дверцу, и она села в машину. Священник, зайдя с другой стороны, сел за руль. Джип осторожно высвободился из тисков припаркованных машин и скрылся из виду.
— А между ним и твоей мамкой, кажись, шуры с мурами, — съехидничал голос из кармана.
— Заткнись! — прорычал Матфей.
— Это хорошо, Матан, есть кому о ней позаботиться.
— Разве священникам можно такое?
— Православным — вроде, да, хотя какие-то оговорки имеются, а вот католикам — можно только с мальчиками.
— Может, и хорошо… Может быть, хорошо… Только вот я вообще ничего не понимаю.
Матфей хотел бы все обдумать, но Сидор нетерпеливо завошкался в кармане.
— Куда теперь держит курс твой пропеллер?
— К отцу зайду, — устало отрезал Матфей.
— К тому самому поганцу, который жена два иметь? — с южным акцентом спаясничал Сидор.
Матфей не повелся на очередную провокацию. Зашагал в сторону остановки, по дороге дернул мимо стоящую берёзу за ветку. Она отомстила, кинув ему за шиворот охапку снега. Матфей ругнулся, вытряхивая подарочек. Вечно с женщинами так, ты её ласково за косу, а она тебе портфелем, со всей дури по морде.
Сидор, подхихикивая, откомментировал:
— А нечего деревья ломать, неандерталец!
Отец жил в их старом доме, в котором
