что заедет, хочет о чем-то важном поговорить. И почему-то настаивает на мамином и твоем присутствии. Даже не знаю, что и думать, дочь! У тебя по этому поводу мысли есть?» – поинтересовался он. Я, конечно, ответила отрицательно. И, пообещав не опаздывать, отключилась.
– Игнат, мне завтра в десять нужно быть у родителей в Приозерье. Ты со мной? Там будет Амоев.
– Я не смогу, Марья, совещание у начальства в девять. А ты разве с ним знакома?
– В том-то и дело, что нет. Странно, что он хочет видеть меня и маму. Ладно, что голову ломать, ты мне скажи, Дениса выпустили?
– Нет, Мельникову предъявлено обвинение в краже препаратов из клиники. Он дал признательные показания, так что свобода в ближайшие пять лет ему не грозит. Кроме того, доказано его участие в сбыте наркотических средств.
– А как дела с поисками убийцы? – чувствуя себя предательницей, спросила я. Ну, не могла я, связанная словом Сикорской, рассказать следователю Москвину о наших предположениях насчет перепутанных невест. И об участии Реутова в поисках доказательств – тем более. Хотя кажется, меня можно будет потом обвинить в сокрытии улик? Или как там статья звучит – неоказание помощи следствию?
– Марья, просто так интересуешься или есть что мне рассказать? – неожиданно строго спросил Игнат, пристально на меня глядя.
– О чем? Нет, конечно, – спокойно ответила я, внутренне замерев от страха разоблачения.
В Приозерье такси въехало в десять пятнадцать, к приезду Амоева я слегка опоздала, но угрызений совести не испытала.
На площадке около ворот стоял незнакомый минивэн с московскими номерами. Стекла окон кабины были опущены. За рулем я заметила красавца с кавказской внешностью, а рядом на пассажирском месте сидел узкоглазый азиат. При взгляде на него мне стало не по себе – таким холодом повеяло от щуплого на вид парня.
– Вы – Марья? – спросил он, не выходя из автомобиля.
– Да.
– Проходите, вас ждут, – милостиво разрешил он.
– Спасибо, добрый человек, – не смогла я удержаться от усмешки, но, заметив, как недовольно нахмурился азиат, поспешила к калитке. Она оказалась незапертой, я вошла во двор. И наткнулась на Реутова.
– Ну, понятно, где хозяин, там и…
– Не продолжай, Марья, – с угрозой произнес он.
– Не знаешь, зачем я понадобилась твоему… шефу? – смягчила я тон.
– И вам, Марья Семеновна, доброго утра… не знаю, я всего лишь охранник, а не доверенное лицо. Нам, холопам, не докладывают, – съязвил в ответ и Григорий.
– Узнал что-нибудь о Коновалове? – прервала я его.
– Информация будет после обеда, я позвоню. Поторопись, Марья, тебя в доме ждет сюрприз. Интересно?
«Все-то ты знаешь, Реутов! Не в курсе он…», – подумала я, заходя в дом.
Меня не встречали, и это было хорошо: я сначала отнесла сумку в комнату, привела себя в порядок и только тогда направилась в гостиную.
Мне было любопытно, как выглядит Амоев, если молодая женщина так увлеклась им, что стала любовницей. Или я ошиблась? И Анну с Бедаром связывают только деловые отношения? Тем более Григорий утверждает, что спит с Анной он, а не его шеф.
Я открыла дверь не сразу, похоже, подслушивать чужие разговоры уже вошло у меня в привычку.
Голос, что-то тихо говоривший, был женским, но я слышала его впервые. Разобрать слов я не смогла, поэтому, гонимая любопытством, распахнула дверь и вошла.
Женщину в инвалидной коляске я не знала, но догадаться, что передо мной моя родная тетушка Манана, было несложно.
– Марьяша, как же ты вовремя! – радостно приветствовал меня Семочка. – Присаживайся. Завтракала? Кофе будешь?
– Нет, спасибо, пап. Всем доброго утра, – поздоровалась я и подошла к маме. Поцеловав ее в щеку, я опустилась на соседний стул и оказалась прямо напротив сидевшего спиной к двери Амоева. Да, наверное, я смогла бы понять Анну – Бедар выглядел моложаво, на лице я не нашла и намека на возрастные морщины. Бросив на меня быстрый взгляд, он тут же отвел его. Но я успела заметить яркий блеск карих глаз. Пожалуй, только аккуратная борода с проседью и копна совсем седых волос выдавали возраст.
На мое приветствие он лишь легко кивнул и вежливо улыбнулся. Манана же улыбалась с искренней радостью, а в таких же темных, как у меня, глазах я заметила влагу.
– Какая же ты красавица, Марьяша! И так похожа на Петра! – сказала она и положила передо мной фотографию, которую держала в руках. Снимок был сделан в горах, отец в белой тенниске и белых же брюках, раскинув руки в стороны, стоял на огромном камне.
– А это – твоя бабушка Тамара, – рядом лег портрет действительно редкой красоты женщины.
Я равнодушно кивнула и отодвинула снимки от себя. На маму я не смотрела, но догадывалась, как ей больно упоминание о свекрови.
– Наверное, я должна объяснить, почему я здесь? – Манана бросила беспомощный взгляд на Амоева. – Бедар, может быть, ты?
– Что тут объяснять? Нехорошо вы встречаете родного по крови человека, почему так? Я еще могу понять, что ты, Александра, держишь обиду на свекровь и сестру мужа, но ты, Марья? Отца не знаешь, это – вина твоей матери. Ну а сама ты неужели никогда не спрашивала, что с ним? Почему пропал? Жив ли?
– Я не собираюсь перед вами отчитываться, господин Амоев. Вы-то какое право имеете обвинять меня и маму? Кто вы такой? – глядя с неприязнью на бородача, спросила я.
– Марья, а ты как со старшими разговариваешь? Грубишь зачем, а? Я друг твоего отца! Мы с Петром выросли вместе в Рустави, в одну школу ходили! Он мне как младший брат был!
– Вот как… друг, значит, – проигнорировала я его замечание по поводу моей грубости. – И где вы были, когда он бросил беременную от него женщину и сбежал? Мама, к тебе приходил этот человек, чтобы помочь или, на худой конец, поинтересоваться, как живет жена друга, пока тот где-то далеко? А кстати, вам известно, насколько далеко бежал мой папочка? Наверное, как можно дальше, чтобы не отвечать за свой поступок?
– Марьяша, не нужно…
– Понятно… Значит, неинтересно было господину Амоеву, что там с женщиной друга, так? Как она страдает от неизвестности? Переживает за любимого, а ей нельзя волноваться из-за того, что в положении. Хорошо, родители рядом…
– Э… Марья, остановись! – с угрозой произнес бородач, но меня уже понесло.
– И не подумаю. Ладно, никаких счетов к Манане нет, для меня она просто сестра отца. Отца, замечу, которого я не знала. А для мамы… Для мамы она – живое напоминание о том ужасе, который ей пришлось испытать, когда она вынуждена
