в кепках с длинными козырьками. Шофер не стал выключать мотор, из выхлопной трубы попырхивал голубенький дымок, солнце сверкало в никелированных бамперах и ослепительных колпаках, на которых красным было выведено: «Завод имени Молотова».
Трое в кепках быстро вошли в подъезд. Мы удивились: куда это они так рано? Талькин отец, чекист дядя Федя, уезжает в двенадцать, и за ним приходит машина с номерным знаком МА 12–41. На шестом этаже никто не живет, потому что там всех забрали, на пятом этаже остался один трубач из военного оркестра, но про него говорят, что он «родственник», и потом у него туберкулез, а на трубе он играет только по ночам. На четвертом этаже живем мы с Витьком, на третьем этаже всех забрали, на втором квартира Тальки, а на первый вселился домуправ – после того, как увезли Винтера с женой, которые оказались японскими шпионами. Они вечно кидали нам леденцы из окна, когда мы играли в «классики» или в войну. После того как к ним приехала Надежда Константиновна Крупская, мы – в знак большого уважения – стали говорить Винтерам «гутен абенд». Но мы недолго говорили им «гутен абенд», потому что вскоре их арестовали. Наутро после того, как их квартиру опечатали, Талька сказал:
– А я колики в животе почувствовал.
– Ну и что? – спросил Витёк.
– Ничего, – Талька вздохнул. – Если не понимаешь, так подумай.
Мы начали думать, но так ни до чего и не додумались.
– Леденцы-то мы чьи ели? – помог, наконец, Талька.
– Винтеровские, – ответили мы.
– Вражеские, – поправил Талька. – Вражеские, троцкистско-бухаринские леденцы.
– Ерунда, – ответил Витёк, подумав, – на них было написано по-советски.
– Маскируются, – грустно усмехнулся Талька. – Верьте не верьте, а леденцы были явно отравлены проклятыми Винтерами.
Трое в кепках вышли из подъезда вместе с витькиными отцом, дядей Васей, и мамой, Марией Афанасьевной.
– Витенька! – закричал дядя Вася. – Сынок!
– Сыночек! – крикнула его мама. – Сыночка, дай я тебя поцелую! Витенька, дай я тебя поцелую!
Шофер дал газу, и машина умчалась. Витёк как стоял на месте, так и замер. Талька многозначительно подмигнул мне. На первом этаже открылось окно, и жена управдома внимательно на нас посмотрела. Потом открылась наша форточка, и мама крикнула мне:
– Быстренько поднимись домой!
– Сейчас, – ответил я.
Открылось окно и в Талькиной квартире.
– Таля, домой! – крикнула его бабушка. – Быстро!
– Алла! – пробасила бабушка Блат из пятого подъезда. – Домой!
И мы пошли по квартирам. А Витька так и остался стоять на месте.
Их квартира была опечатана воском. Я сковырнул кусочек, чтобы потом вылепить солдатика. Воск был еще очень теплым и податливым.
Назавтра в школу Витька не пришел. Урок начался с изучения биографии героя Октября и творца всех наших побед: «Сталин – это Ленин сегодня».
22. Необходимый комментарий
…Брежнев, пришедший в школу в 1915 году, должен был драть шапку перед портретом государя – все драли! Он же кидал в костер портрет государя – все кидали. Он учился в классах; на стенах висели портреты вождей Октября: Ленина и Троцкого; потом прибавили Зиновьева, Каменева и Сталина, затем Бухарина и Рыкова. После убрали Троцкого и добавили Калинина. Затем вынесли Зиновьева с Каменевым, но тиражировали Ворошилова. В комсомол он вступил, когда в партии был признанный «триумвират настоящих ленинцев» – Бухарин, Сталин, Рыков. Занимаясь в институте, он – как и все – покорно принимал новость: Бухарин и Рыков – то есть Вождь Третьего Интернационала и глава Советского правительства – тоже уклонисты. С тех пор для него был лишь один вождь: Сталин, который «Ленин сегодня».
Своего пика такого рода приписки достигли в 1937-м. Людей решили до конца отучить думать – под страхом расстрела семьи, близких, знакомых даже.
Людей заставили поверить (и они с готовностью пошли на это), что Сталин был вождем Октября и победителем в Гражданской и Великой Отечественной.
Людей приучили слепо верить последнему слову, слову того, кто овладел вершиной пирамиды.
Когда Брежнев дал себе орден Победы и пять геройских звезд, он шел по проторенному пути, провозгласив, что истинным автором Победы был он, полковник Брежнев.
Мы не верили, слишком еще кровоточило, но ведь аплодировали на собраниях, еще как аплодировали. И мы, писатели, наравне со всеми, аплодировали вручению ему Ленинской премии за литературу, хотя прекрасно знали, кто именно написал ему «Малую Землю» и «Целину».
В 1937 году люди не могли не аплодировать расстрелам ленинской гвардии – их бы замучили в одночасье, все население СССР было тогда заложником Сталина.
В семидесятых могли не аплодировать – тем не менее грели ладони.
Инерция страха? Или покорность исторически привычному абсолютизму?
Попробуем проанализировать, как же и когда создавались социалистические приписки.
Для этого возьмем «Биографию» Сталина, с одной стороны, и «Воспоминания» Крупской, письма Ленина, протоколы ЦК РСДРП, мемуары ленинцев, опубликованные в двадцатых годах, – с другой.
(С моей точки зрения, «Биография» Сталина, написанная им самим, но оформленная коллективом академических марионеток, явилась началом санкционированных приписок.)
Итак, Сталин: «В революционное движение я вступил с 15-летнего возраста, когда я связался с подпольными группами русских марксистов…»
С кем именно? Кто руководил этими группами?
В архивах охранки имя Сталина впервые появляется лишь в 1902 году.
Примечательно: Сталин произвольно определяет начало своей революционной работы практически тем же годом, когда в Питере развернул свою деятельность Владимир Ильич. «Соратник и друг» – воистину! Как же близка Сталину византийская символика!
Обратимся к Крупской: рассказывая о ссылке в Шушенском, она пишет про тех товарищей Ильича, с кем он чаще всего переписывается, – Мартов, Потресов, Кржижановские, а к Виктору Курнатовскому «Ильичи» ездили в гости в октябре 1898 года.
«Биография» Сталина: «По приезде в Тифлис осенью 1900 года он (Курнатовский. – Ю. С.) завязывает тесные отношения со Сталиным… становится ближайшим другом и соратником[6] Сталина».
Заметим, что не Сталин становится соратником старого революционера, а, наоборот, Курнатовский делается другом юного, никому не известного «Coco».
Да и вообще, чем подтверждается это утверждение? Воспоминаниями старых большевиков? Письмами с Кавказа, полученными Лениным от Курнатовского? Архивами? Ничем это не подтверждается, кроме как «выдающимся марксистским трудом» Л.П. Берия «К истории большевистских организаций Закавказья».
Крупская: «На “Искру” работала типография в Баку… Там работали братья Енукидзе, руководил делом Красин (Лошадь)».
…К десятилетию Октября ГИЗ выпустил воспоминания Красина, в которых он пишет о своих товарищах по нелегальной борьбе на Кавказе, рассказывает о Ладо Кецховели, Аллилуеве, Авеле Енукидзе, о многих других, однако ни разу не упоминается имя «истинного вождя» кавказских большевиков. Почему? Возможно, забыл? Тогда отчего же его не поправили старые большевики, работавшие тогда на Кавказе? Ведь это был 1927-й, а не тридцать седьмой;
