Мейсон не понимал, почему его так беспокоит то, во что он не верит. Неужели местные суеверия все же нашли путь сквозь брешь в его стенах?
На следующее утро после разговора с Аннабель он проснулся от того, что в его руке завибрировал мобильный телефон. Видение исчезло, растворившись в черной дыре его подсознания. С трудом открыв глаза, Мейсон сонно простонал, шаря рукой по матрасу.
– Алло?
– Привет, не спишь, кэп?
Мейсон сел, проводя рукой по спутанным кудрям. Они сбились в колтуны от беспокойного сна.
– Джос? Почему ты проснулась в такую рань?
– Я медсестра, не забыл? – фыркнула она на том конце провода. – Четыре безумные, сумасшедшие смены в неделю. Даже боженьке неизвестно, когда я проснусь.
Он взглянул на прикроватный столик: почти семь часов утра.
– Все бы ничего, но сегодня же суббота.
– Прости, но я пронюхала кое-что, что может тебя заинтересовать.
– И что это?
– Сегодня в десять состоится городское собрание в старой церкви рядом с общественным центром. Речь, как бы странно это ни звучало, пойдет о Сновидице.
Он прогнал остатки сна, мешающие разлепить веки.
– Что? Серьезно? Город действительно созывает собрание по этому поводу? Кто его организует?
– Женщина по имени Дженни. Она весьма активно участвует в общественных инициативах. – Мейсон услышал, как девушка что-то жует, судя по хрусту, картофельные чипсы. – Я подслушала разговор пары девиц в больнице. И решила, что ты заинтересуешься.
– Постой, Джос, ты должна пойти со мной. Это грандиозно! – Мейсон свесил ноги с кровати.
На другом конце провода возникла пауза, несомненно, вызванная нерешительностью.
– Как бы сильно мне ни нравилась эта сумасшедшая затея, но я должна работать, ты же знаешь?
– Верно… – Он замолчал, вспомнив, что она по-прежнему несет ответственность за жизни людей.
– Прости, кэп. Но мысленно я с тобой.
– Спасибо, Джос. – Его голос был тихим, пронизанным горечью воспоминаний. – Я, наверное, все равно схожу разведаю.
– Я так и думала, – усмехнулась она. – Просто будь осторожен с этими чокнутыми деревенщинами, ладно?
– Буду.
И поскольку ни ему, ни ей сказать больше было нечего, Мейсон попрощался и повесил трубку. Он боролся с желанием вновь погрязнуть в сомнениях. Он зашел слишком далеко, чтобы сомневаться, и слишком далеко, чтобы задумываться, не переросло ли его стремление к истине в патологию.
– Лучше начать собираться, – машинально пробормотал Мейсон. Он провел в ду´ше по меньшей мере сорок пять минут, убивая время, которое в противном случае пришлось бы потратить на объяснения с Аннабель. Затем вытерся полотенцем, решил, что волосы высохнут сами, и начал выбирать одежду. Однако часы показывали лишь половину девятого, в запасе оставался целый час. Мейсон уставился на свой гардероб; если он хотел попасть на собрание, не вызывая подозрений, ему следует выглядеть неприметно. Остановился на поношенных, выцветших джинсах, футболке с длинными рукавами и стеганом жилете.
Спустившись наконец вниз, он крайне обрадовался, обнаружив на двери записку, в которой безупречным почерком Аннабель сообщалось, что она отправилась за покупками и вернется до обеда. Облегченно выдохнув, Мейсон надел ботинки и вышел из дома.
Войдя в церковь, он был поражен количеством людей, занимавших старые деревянные скамейки. Никто не удостоил его взглядом, когда он прошел внутрь и занял место в последнем ряду.
– Сегодня перед собравшимися выступит Дженни Раймер. – Объявление исходило из уст мужчины средних лет с редеющими каштановыми волосами, выглядывающими из-за ушей.
Церковь оказалась небольшой и уютной, с бордовой ковровой дорожкой вдоль прохода, разноцветными витражами, бежевыми стенами и высоким деревянным потолком, украшенным люстрами. Микрофон занимал место рядом с алтарем, и вскоре на подиум поднялась грузная женщина с широкими плечами. Казалось, она выполняла какую-то ответственную миссию.
– Спасибо, – прочистив горло, пробормотала она глубоким голосом. Затем с суровым выражением лица повернулась к своей аудитории: – Сегодня я здесь для того, чтобы поделиться с вами тем, что недавно со мной произошло. Знаю, у каждого из присутствующих есть опасения, которые часто не воспринимаются всерьез, потому что мы живем в двадцать первом веке. Большинство людей не склонны верить в некоторые вещи.
По комнате пронеслось несколько шепотков, за которыми последовали кивки согласия и обмен встревоженными взглядами.
– Не знаю, многие ли из вас в курсе, – продолжила она, – что пропала еще одна из наших девочек.
Ропот становился все громче, шепот разносился в воздухе, люди все сильнее проявляли беспокойство.
– Кто? – раздался выкрик.
– Эмилия Делаторн. Я знаю ее с тех пор, как она ползала по коврам в детском саду нашего общественного центра. А теперь она пропала. Ее родители позвонили вчера, после того как домовладелица Эмилии сообщила им, что она не вернулась домой из больницы. Согласно записям доктора Роберта Каллахана, полученным из надежного источника, она попала в приемное отделение из-за приступа лунатизма. В довершение всего ее лучшая подруга сообщила, что телефон девушки отключен. Голосовая почта переполнена, и она не отвечает на сообщения.
Каллахан. Он также был лечащим врачом Кая Донована. Наверное, кто-то незаконно слил его файлы и намекнул на связь между двумя пациентами.
– Родители Эмилии сегодня здесь с нами. Они прилетели из Калгари, чтобы помочь в поисках своей пропавшей дочери, – продолжила Дженни. – Пока Андреа сотрудничает с властями, Реймонд решил присоединиться к нам.
Ее взгляд остановился на мужчине, сидевшем в первом ряду. Он встал и одернул темно-синюю куртку, затем пригладил волнистые волосы цвета соли с перцем и повернулся лицом к собравшимся. Он был чисто выбрит, с длинным худым лицом и задумчивыми зелеными глазами.
– Моя дочь Мия всегда была хорошим ребенком, – начал он с легкой дрожью в голосе. – Стыдно признаться, но в последнее время я был не самым внимательным отцом. Надеялся, что она взрослая, ответственная девушка, но, видимо, я ошибался.
У Мейсона перехватило дыхание, когда он пригляделся к Реймонду Делаторну: напряженность в его голосе, отчаяние в глазах, едва сдерживаемое безумие в жестах. Человек на грани.
– Я заметил, что что-то не так, – продолжил Реймонд, разводя руками и качая головой. – Она стала… другой. Перестала нам звонить. Не говорила спасибо, когда мы посылали открытки и подарки. Если жена спрашивала, все ли у нее в порядке, не нужна ли ей помощь, она уходила от ответа, ничего не объясняя, хотя мы понимали: с ней что-то происходит. Она отдалилась. Казалась угрюмой и подавленной, совсем не похожей на ту прекрасную маленькую девочку, которую мы вырастили.
