звезды, — как она образовалась, какие элементы содержит, что она может рассказать о дальнейшей судьбе этих звезд. И я знала, что SOFIA может дать мне уникальную возможность наблюдать за слабым длинноволновым инфракрасным излучением от этой пыли и, если мне выделят телескопное время, я получу шанс увидеть эволюцию этих звезд так, как мне ее не покажет никакой другой телескоп… и все-таки полетать на SOFIA.
Когда я узнала, что моя заявка одобрена, то ухватилась за возможность попасть на рейс в июле. На этот раз SOFIA должна была вылететь с базы Антарктической программы США в Крайстчерче, Новая Зеландия, я попадала в состав экипажа как самостоятельный астроном, а одну из изучаемых мною звезд включили в план полета.
Лихорадочно перестроив свои планы на лето, я купила билеты на мазохистскую цепочку перелетов, чтобы попасть в Новую Зеландию сразу после выступления на конференции во Франции, где стояла страшная жара. Я и так много путешествовала по работе, но лететь через полмира, чтобы потом полетать на другом самолете, — это было экстремально даже для меня. Дэйв много лет шутил, что со своими поездками я могла бы легко скрывать секретную карьеру агента ЦРУ: всегда наготове удобное прикрытие — «полетела вести наблюдение», — а на самом деле я, может быть, выполняю сверхсекретные задания в Южной Америке, Австралии или еще каких-нибудь дальних уголках мира. И когда я вдруг сорвалась в другое полушарие, он наверняка только укрепился в своих подозрениях (но теперь-то, надеюсь, всем понятно, что раз я об этом так весело пишу, то никакой я не агент ЦРУ?).
За трое суток я добралась до Крайстчерча, совершенно потеряв счет часовым поясам, безумным образом променяв летнюю Францию на юг Новой Зеландии холодной зимой и излучая при этом пугающее количество энтузиазма. В общем-то, это походило на обычную поездку в обсерваторию: долгая дорога в какую-то даль, джетлаг и немного маниакальное возбуждение, которое наверняка иссякнет в три часа ночи во время наблюдения, — только все было в десятки раз интенсивнее.
На этот раз погода и состояние самолета ничему не препятствовали, и после инструктажа по технике безопасности и брифинга мы подхватили рюкзаки, ночные ланчи, светоотражающие спасательные жилеты и пояса и направились по летному полю туда, где нас ждала SOFIA, заправленная топливом и готовая к взлету, освещенная всеми цветами заката. Маршрут представлял собой перевернутый треугольник: сначала мы летели на юг над Южным ледовитым океаном (в шаге от Полярного круга), потом поворачивали на восток, а затем на север, наблюдая центр нашего Млечного Пути, останки звезды, которая взорвалась несколько десятилетий назад, и несколько еще не совсем мертвых звезд, включая мою.
Как единственный новичок на этом рейсе, я с радостью согласилась, когда мне предложили во время взлета посидеть в кабине пилотов. Устроившись позади пилотов и рядом с бортинженером, я сидела не шелохнувшись (чтобы даже случайно не задеть многочисленные кнопки и рычаги вокруг) и улыбалась, пока мы выруливали по летному полю оживленного аэропорта Крайстчерч, а пилоты переговаривались с диспетчерской, чтобы убедиться, что мы можем взлететь точно в назначенное время. К этому времени я уже достаточно полетала на самолетах, чтобы насладиться уникальной картиной огней взлетно-посадочной полосы, простирающихся прямо передо мной, и я задрожала от волнения, когда самолет пошел на взлет и огни погасли. Наконец-то у меня все получилось! Освещение кабины было приглушено перед взлетом, и когда мы поднялись в небо над Новой Зеландией, мне стали открываться бесчисленные южные звезды.
Мы быстро поднялись на 13 000 метров — это на полтора километра выше, чем летает большинство коммерческих самолетов. На такой высоте, как заметил один из коллег, мы окажемся далеко в стратосфере и с полным основанием сможем называть себя «стратонавтами». Я таращилась в окно, улыбаясь, как маленький ребенок, и усердно старалась запечатлеть все это в своей памяти. Я оставалась в кабине, пока бортинженер не открыл помещение телескопа — и действительно, на движении самолета ничуть не сказалось то, что сбоку в хвостовой части только что отодвинулась огромная дверь. Тогда я вернулась в салон, чтобы присоединиться к остальным.
В самолете было шумно, как меня и предупреждали; я вставила беруши и очутилась в странном пузыре безмолвия, которое нарушалось, только когда я брала гарнитуру, чтобы с кем-то поговорить. Несмотря на уровень децибелов, атмосфера в самолете была на удивление тихой и спокойной. Операторы телескопа и приборов усердно трудились, другие члены команды разогревали ночные ланчи в микроволновке и перекусывали. К тому же, как нам и обещали, в самолете было холодно, поэтому я натянула зимнюю шапку, застегнула пальто до подбородка и пожалела, что не захватила с собой перчатки. Я заварила чай в своей кружке с плотно закручивающейся крышкой и побрела в хвост самолета, чтобы посмотреть на заднюю часть самого телескопа, выступающую из его герметичной камеры. Когда самолет попадал в зону почти незаметной турбулентности, телескоп, казалось, слегка покачивался, плавая на своем массивном шарикоподшипнике, который позволял ему оставаться устойчивым во время наблюдения.
Как и на любом другом сеансе наблюдений, когда все шло без сучка и задоринки, это не то чтобы разочаровывало — я слишком долго ждала этого полета, чтобы не испытывать постоянного радостного волнения, — но казалось до странности нормальным. Я поудобнее устроилась на рабочем месте, сделала несколько заметок о полете, разогрела принесенный с собой тайский ужин, освежила в памяти детали своего сеанса наблюдения, который должен был наступить через несколько часов, и еще раз проверила, какие же данные я надеюсь получить. Я все еще была на адреналине, но за последние три дня спала в общей сложности часов шесть, так что я подозревала, что в какой-то момент во время полета мне нужно будет вздремнуть.
Несмотря на то что усталость в конце концов взяла свое, к тому времени, когда подошел мой этап полета — целых шестнадцать грандиозных минут, когда телескоп SOFIA будет направлен на один из моих красных супергигантов, — я была вполне бодра и, вооружившись наушниками и свежезаваренной кружкой чая, караулила свою очередь около приборной панели (где единорог, к счастью, улыбался ободряюще). И в самолете, и на земле всегда немного нервничаешь, когда первый раз работаешь за новым телескопом, или в новой области науки, или новом секторе длин волн; так было и в этот раз. А что, если я все испорчу? Что если мой объект никуда не годится и я только отниму общее время и потрачу его на получение данных, которые окажутся бесполезными? Допустим, я беспокоилась зря, ведь мою заявку рассмотрела и одобрила целая
