отдам все, что у меня есть. Верно я говорю?
— Не согласен, Павел Васильевич. Зачем же меня благодарить за то, за что я уже получил зарплату? Вот вы трудитесь, оберегаете лесное богатство. А разве вам дают еще что-нибудь, кроме оклада?
— Все вы верно говорите. Но тут нужно, как я говорил, еще и умение. У вас есть свое министерство. Мы тоже подчиняемся министерству лесного хозяйства. Вы что же, думаете, оттуда приезжают просто так? Нет. Им нужно, когда сезон, и ружьишком побаловаться, и прихватить с собой что-нибудь из даров природы. Сам-то представитель ничего этого не найдет. Потому как городской. Вот и пойдешь ему на выручку. А это, ежели ты человек, не забывается. Вот и получается, что мы вроде помогаем друг другу. Жизнь, она и есть жизнь.
— Нет, Павел Васильевич, я не согласен. Надо, чтоб все шло по строгому порядку.
— Да разве ж я против порядка? Для порядка я и поставлен. Но как, скажите, быть в таком случае? У соседа не хватило каких-нибудь припасов. Он идет ко мне. Я, понятное дело, его уважу. Другой раз и он меня уважит. Так что ж, по-вашему, мы ради порядка не должны помогать друг другу?
— Это другой разговор. Я за то, чтобы мы берегли государственное. Без обруча, говорят, нет клепкам державы.
Когда обед подходил к концу, хозяин, поднимаясь, сказал:
— Вы тут, Иван Валерьянович, прилягте, отдохните. А я тем часом сбегаю в лесничество. Вернусь — мы с вами еще потолкуем.
Дербеня ушел, водитель сказал, что вздремнет в машине, а хозяйка принялась убирать со стола. Иван Валерьянович, сидя на диване, смотрел на пышнотелую Настю, и в нем росло желание подойти к ней, заглянуть в глаза и молчаливо спросить… О чем? Она догадается. А дальше что? Откликнется ли на его призыв? А вдруг разразится гневом?
— Что это вы примолкли? — спросила Настя, проходя мимо с посудой в руках.
— Не знаю, что и сказать, — чувствуя, как спирает дыхание, ответил Корзун. — Язык отняло. То ли от наливки, то ли еще от чего.
Настя вышла на кухню. А Иван Валерьянович мучительно думал, как ему поступить, когда она вернется. Отбросить всякие условности? Или посмотреть, как она себя поведет?
— Так от чего же язык-то отняло, ежели не от наливки? — спросила, возвращаясь и садясь рядом с ним, Настя.
— Можно мне называть вас Настенькой?
— Пожалуйста. Только не при всех.
— Что же это со мною, право? — уже не владея собой, проговорил Корзун. Он провел рукой по отворотам тонкой кофточки, ткнулся губами в белую шею хозяйки, зашептал: — Настенька… Это какое-то наваждение…
— Иван Валерьянович! — тоже шепотом ответила Настя. — А если заглянет ваш водитель?
Вот он, пароль, который дает право идти на решительный штурм! «А если?.. Никаких если…»
— Водитель у меня воспитанный человек, — шаря губами по Настиной уже оголенной груди, ответил Иван Валерьянович.
— Ну что же вы спешите, как наш Петька? Чего уж там… — обхватывая руками шею Корзуна и удобнее втискиваясь телом в диван, шептала Настя…
Когда вернулся Дербеня, Иван Валерьянович, готовый в дорогу, прохаживался в саду. Не там, где стояли ульи, а за надворными постройками. Егерь, оказывается, занимался не только пчеловодством. На приусадебном участке росли яблони, вишни, груши, сливы. Вдоль забора уже наливались соком ягоды черноплодной рябины, облепихи, дозревала алыча…
— Может, заночевали бы? — спросил Дербеня.
— Что вы, дорогой Павел Васильевич, — возразил Корзун. Мелькнула мысль, что после всего случившегося Дербеня стал ему как бы роднее. — Пора и честь знать.
— Ну тогда открывайте багажник. Без гостинцев вас не отпустим.
Гостинцы — это была наполненная чем-то сумка и два трехлитровых бидончика.
— Тут сушеные грибки. В бидончиках медок — свежий, самый что ни есть целебный, — говорил Павел Васильевич, укладывая принесенное в багажник машины. — Постойте, вы же забыли. — Через минуту он вынес развесистые оленьи рога. — Не знаю только, как чтоб поудобнее их поместить.
Кое-как уложили.
— Ты выезжай, — сказал водителю Корзун, — а я еще перекинусь парой слов с хозяевами.
Дербеня открыл ворота. Машина, провожаемая все тем же урчанием из конуры, медленно выехала с подворья. Иван Валерьянович, растроганный, подошел к хозяевам. Чуть-чуть вроде саднила совесть. Павел Васильевич как мог отблагодарил своего врача. Хотя хватило бы, пожалуй, и одних рогов. А получилось, что наградил рогами своего пациента и он, Корзун. Какой-то злой каламбур. Но это длилось недолго. Взглянул на Настю. В ее глазах светилась радость. Вот и решай после этого, что хорошо, а что худо. Нет, ничего не надо усложнять. Пусть жизнь идет так, как идет.
— Ну, дорогие мои, — раскрывая объятия, сказал Корзун, — встречал я людей на своем веку всяких. Но таких, как вы, еще не приходилось. Спасибо от души. Если в чем будет нужда — дайте только знать.
— Приезжайте к нам, — говорила Настя. — Примем как самого дорогого гостя.
— Да-да, Иван Валерьянович, приезжайте. Обязательно приезжайте, поддержал жену и Дербеня.
— Ловлю на слове, — улыбнулся Иван Валерьянович. — Придет пора отпуска — загляну на недельку, если вам не в тягость.
— Ой, что вы! — обрадовалась Настя. — Отдохнете, как ни на одном курорте.
Уже в дороге Ивана Валерьяновича разморило: сказались и обильный обед, и сладкие минуты близости с Настенькой. Началось с дремоты, а там навалился и сон.
Проснулся, как от толчка, когда машина нырнула в виадук. Ага, скрещение дорог! Надо было выбирать: сворачивать или ехать прямо, в областной центр. Собственно, в области Ивану Валерьяновичу делать нечего. Но вспомнилась Лива Петровна, обещания, вторые давал ей. Нет, более подходящего случая, пожалуй, не будет. Куй железо, пока горячо. Лива Петровна, судя по тому, как она обрадовалась розам, не станет жеманиться, примет подарок. Щедрый подарок: и эти дурацкие рога, и бидончик свежего меда, и грибы. Они теперь на вес золота. Второй бидончик меда останется ему, Корзуну.
— Давай прямо, — сказал Иван Валерьянович. — Нужно заехать в одно место.
Уточнять куда именно, Корзун не стал. Водителю незачем знать лишнее.
— Прямо так прямо, — пожал плечами водитель. — Наше дело — крути баранку.
Дальше ехали молча. Корзуну пришел на память разговор с Дербеней. Разговор о благодарности. Да, в отношениях между людьми нельзя смешивать личное и государственное. Личным ты можешь распоряжаться как хочешь. Вот хотя бы эти грибы и мед. У Дербени такого добра навалом. Так почему же не поделиться с человеком, к которому ты испытываешь добрые чувства? Будь у Корзуна то, чего нет у Дербени, и он поступил бы точно так же. Другое дело, если бы Дербеня попросил больничный лист, скажем, на дни прогула.
