треском: вначале дал три коротких резких звонка, потом один длинный. Затем снова три коротких звонка и один длинный.
– Что за сигнал? – с внутренней настороженностью и одновременно с вполне понятным женским любопытством спросила Самойлова.
– Учебная тревога.
– Часто бывает?
– По-разному.
– Самый тревожный сигнал на флоте, наверное, SOS?
– Верно.
– А какой сигнал способен вытащить матроса из бани, из парилки, из-под веника?
– Аварийная тревога.
– Такой сигнал, наверное, готов вывернуть наизнанку душу?
– Звучит обычно. Вначале «Слушайте все», потом двадцать пять – тридцать звонков подряд. Вот когда звучат двадцатый, двадцать пятый звонки подряд, действительно делается тревожно – по коже бегут мурашики.
Ирина кивнула понимающе, хотя, честно говоря, про себя подумала: «Все это – лирика, игры для начинающих матросов, которых любят тренировать командиры. А “Троя” – корабль контрактников. Среди же контрактников нет людей, которые лишь недавно расстались с соской и бутылочкой детского молока, “Троя” – это взрослые люди, успевшие много раз подержать морского бога за бороду».
Хоть и звучит сигнал учебной тревоги, но он не для них.
Шторм разразился ночью, часа в три, в половине четвертого. Небо очистилось от пороховых наслоений, посветлело, где-то совсем невысоко, за тонкой наволочью, плыло похожее на головку сыра солнце, оно ощущалось – находилось совсем рядом, рукой дотянуться можно, но его не было видно.
Конечно же Ирина Александровна видела штормы на самых разных морях, – а побывала она во многих местах и у нас, и за границей, – хорошо знает, что за напасть этакая, посыпанная горькой солью, способной застрять в любом горле, – шторм, но такого шторма, как сейчас, в Баренцевом море, ранее не встречала.
Морской шторм – это глухая черная стена, когда ничего не видно, все утоплено в холодной и одновременно очень душной, просто удушливой, съедающей и глотку, и легкие плоти пространства. Волны рождаются, кажется, где-то внутри моря, в глубине, их не видно, а потом неожиданно вспухают они на поверхности жесткой черной воды длинным, увеличивающимся на глазах валом, накатываются на борт «Трои», бьют с такой силой, что на корабле, кажется, отваливаются все приваренные, приклеенные, прикрученные железки, падают вниз грудой мусора… Уснуть в такой шторм невозможно.
Многие гражданские суда успели попрятаться – кто-то до удобной благоустроенной гавани успел добраться, кто-то нырнул в бухту, защищенную скалами, примыкающую к рыбацкому поселку, кто-то вообще ушел штормовать в море – такое возможно, если судно еще не вышло в тираж, не теряет заклепки и гайки, имеет подтвержденную синей государственной печатью высокую степень надежности, – бумажку эту капитан оберегает так же трепетно, как и собственный паспорт.
Есть суда, которые, несмотря на шторм, идут в свой порт, в тот же Мурманск, например, но таких «плавединиц» немного.
Хорошо только подводным лодкам, идущим на приличной глубине – там шторма нет. Но стоит лодке только всплыть, как ее начнет болтать, как обыкновенную фелюгу, может вообще положить перископом вниз. Чтобы команда хорошенько разглядела, что за чирей вспух на заднице Нептуна. Впрочем, это вряд ли. Если понадобится, команда разглядит фурункул на кормовой части морского бога без всяких оверкилей – опрокидываний вверх дном.
А вот сторожевик должен сторожить государство, точнее, участок, который ему доверен, в любую погоду – на то он и сторожевик, и – никаких игр в прятки, никаких уютных бухт и теплых заливов в фиордах, никаких выходных дней, пребываний в отстойниках, отдыха и купаний в голубой проточной воде, где выводят свое потомство крабы.
Сторожевик всегда находится на работе, иное боевое дежурство не уступает схватке в серьезном морском бою, – сторожевик всегда на посту, на передовой. Независимо от погоды – дождь ли, снег ли, землетрясение или извержение вулкана, ураган или лютый мороз, раскалывающий на берегу камни гигантским колуном – от макушки до нижнего основания.
И все-таки во время шторма не прячутся в тихую гавань не только погранцы, есть, повторяю, еще народ, который стискивает зубы, чтобы их не вышибло случайным ударом волны, и не прекращает плавания.
Ревело море, кренилось с боку на бок, отламывало от скал куски по нескольку тонн весом, швыряло их в воду, сметало все живое, что возникало у него на дороге. Страшна стихия, трудно совладать с ней человеку.
Капитан-лейтенанту Самойловой так и не удалось уснуть в эту ревущую ночь – удары волн, подкатывавшихся под днище корабля, были такими сильными, что к мягкой койке надо было привязываться, виски пробивал железный звон, перед глазами плавали голубые и красные огни…
Это бывалые моряки могут спать в любую погоду, грохот, от которого у других вылетают зубы, у них только вызывает улыбку. В шторм они спят лучше, чем в обычные дни с обычной погодой.
Совсем иное дело – те, кто стоит на вахте. Этим ребятам не позавидуешь.
Хоть и не удалось уснуть Ирине, а забыться все-таки удалось. Недолго длилось это забытье – минут пятнадцать, может быть, двадцать, но очнулась она освеженная… Ну словно бы побывала под душем, сбросила с себя налипь сна, которую надо обязательно смывать с мылом, а потом еще пройтись по себе и душистым гелем.
Шторм лютовал по-прежнему, но вслушавшись в удары, Ирина поняла, что дело пошло на спад, словно бы море выдохлось, волны стали меньше, глуше и уже не так яростно всаживались в корпус «Трои».
Это зимний шторм может быть затяжным, изнуряющим, вытянуть и из корабля и из человека все жилы, а летний шторм чаще всего бывает коротким, задача разрушить что-либо перед ним не стоит, хотя случается и такое, главное для него – напугать, показать слабенькому букашонку-человеку, кто главный в этом мире, – чтобы он всегда все помнил и боялся природы, – а потом угомониться, удалиться куда-нибудь в тихое место и поспать.
Может быть, позевывая, вообще нырнуть под вечный лед Северного полюса и затихнуть там в сладкой дреме.
Хоть и была «Троя» кораблем старой неудобной конструкции, а в гостевой каюте и умывальник имелся, и набор офицерских полотенец висел на крючках и даже душ был. После душа капитан-лейтенант Самойлова почувствовала себя настоящим офицером береговой охраны.
Она пропустила первый звонок тревоги, услышала, когда пространство пробивали короткие резкие взревы, способные выдрать у человека зубы изо рта, такие сильные, способные проникнуть даже сквозь металл, они были.
Аварийная тревога! Что-то случилось.
Вот тебе, называется, и ослаб шторм! На закуску, прежде чем уйти, он оставит на сторожевике зарубку – похоже, что штормовые пирожки пустыми, ни с чем, не бывают, повар обязательно положит внутрь какой-нибудь вредный ливер.
По длинному, раскачивающемуся, словно клетка на подвязке, коридору Ирина выбралась на палубу, На юте находилось несколько человек вместе с Михальчуком. Лица – темные, озабоченные. По одному цвету физиономий можно было понять: случилось что-то непредвиденное. Но что именно – обломился ли винт, гребной вал лопнул, или же локаторную установку сдуло в море,
