– Мануэл.
– Что? Неужели сказал, что любит другую? Отдавай мои игрушки и не писай в мой горшок?
И я сразу понял, что сморозил.
– Он побледнел, из-под век у него пошла кровь, а на шее появился большой отек. Он попросил меня идти дальше без него. Наверное, он заражен. Скоро это произойдет и со мной.
Смахивает на последний эпизод «Ромео и Джульетты», который я боялся смотреть, даже будучи взрослым дядей. Только закрывал лицо шляпой и слушал жуткие монологи, чувствуя, как в солнечном сплетении появляется черная дыра ужаса.
– Надя, я тебе гарантирую, что с тобой ничего не случится, раз ты до сих пор ни капельки не трансформировалась. Ты не такая, как эти тысячи миллиардеров; у тебя личность подлинная, а не заимствованная из учебников по экономикс и рекламных роликов. Как и у твоей мамы до того, как ее запрограммировал Джейкоб. Поэтому тебя зараза не берет и не возьмет.
Пять минут втолковывал Наде, что я ее не брошу и непременно спасу. Да, после исчезновения Мана она потеряла половину уверенности, и такое впечатление создавалось, что непрочь поиграть в какие-нибудь девочкины игрушки вроде квазиживых куколок Барби.
– Я не революционерка, а просто… одинокое существо. Мне было очень одиноко среди этих самодовольных типов. Мануэл мне так помог, а теперь и его не стало. А мамы, наверное, уже нет. И очень стыдно, что мне ее, в отличие от Мануэла, совсем не жалко.
– Нет, ты все-таки революционерка. У тебя революция одиночества.
– И многих из этих трансформантов, которых мы обработали элайзерами, мне почему-то было жалко.
– Будь на моем месте положительный герой из голливудского ужастика, он бы рассказал притчу про принцессу; как она пожалела несчастного оборотня, который предстал перед ней со всеми своими ранами и жаловался на судьбу. А потом несчастный оборотень, выковыривая принцессины туфельки из зубов, удовлетворенно бы подумал, что его стратегия выживания абсолютно верна, и рассмеялся бы. Трансформанты не люди, вот и весь сказ.
– Не люди, вы уверены, Кид?
– Точно не люди, а возможно, и раньше ими не были. Люди-то – смертные, а эти захотели стать бессмертными как боги, а на самом деле стали как бесы, потому что окончательно оторвались от людского коллектива, мол, ничем не обязаны. Теперь слушай. На «Батавии» есть особые средства спасения. Так сказать, не для всех. Такие, как Зефф, не пропадают. У него было предусмотрено все, в том числе гибель корабля.
Не знаю, почему я ее стал так обнадеживать. Конечно, мне не нужно было, чтоб она начала истерить. Или же захотелось выступить в забытой роли заботливого папаши. Наверное, и то, и другое вместе.
– Зефф не собирался ни в коем разе превращаться в куски обмыленной и ослизненной плоти, он ведь не совсем дурак. У него был предусмотрен выход. И я только что узнал, какой.
На удивление она кивнула.
– Да, Мануэл что-то такое мне говорил. Мол, у Саймона Зеффа все предусмотрено. Что в отсеке «Зефф Итернити» есть особая система спасения, предназначенная не для всех пассажиров «Батавии». И даже показывал мне одну видеозапись. На записи испытаний было видно, что спасательный аппарат с ракетным двигателем сбрасывается в море, затем стартует из-под воды.
– Охотно верю, – горячо поддержал я. – Напоминает некоторые морские боевые системы. Я такую штуку во время морской службы видел и при стрельбах присутствовал. РПК-6М «Водопад» – знатная штука, которой оснащались тяжелые крейсера. При запуске с корабля ракета ныряет в воду, далее включается маршевый двигатель, она взлетает из-под воды в воздух и доставляет боеголовку в район, где засечена цель. Боеголовка, то есть, по сути, торпеда, снова оказывается в воде и начинает искать подлодку. На «Батавии» вместо торпеды – спасательная капсула. А сейчас мне надо добраться до точки, находящейся выше по вертикали, чем лацпорт, чтобы я, спустившись по борту, мог проникнуть в отсек «Зефф Итернити» снаружи.
– Годится? – Надя, перестав шмыгать носом, вывела на дисплей моих очков схему этой палубы и пометила точку.
Мы шли по коридору – двери многих кают были открыты. Внутри никого, иногда следы борьбы, пятна крови и прочих неприятных внутренних жидкостей на мебели и переборках, иногда куски человеческого мяса или внутренности. Поразили кишки, висящие на люстре. Но никто больше не урчал, не стрекотал и не рычал из углов. Много останков в самом неприглядном виде. Трансформанты жрали друг друга, после чего деймы терминировали их, как умели.
На наших глазах молчаливые служители-биомехи складывали в сосуды Дьюара куски разорванной плоти одного из пассажиров, нос и руки в один, голову в другой. На вопросы не откликаются, только протяжно приветствуют нас, как заведенные: «До-о-обрый де-е-ень». А другие биомехи принесли большой белый ящик и достали из него того же самого пассажира, так сказать, в улучшенной более прочной версии. Легким тычком в лоб включили дабла. Тот поднялся, оттестировался по-быстрому, выплюнул сгусток технологических отходов, оставшихся от фазы сборки. Надел одежду, полученную по наследству от своего предшественника, и как ни в чем не бывало приступил к обычным делам бездельника-миллиардера. Единственное необычное в его поведении – он совсем не реагировал на нас. Значит, так происходит замена выбывших людей на даблов – буднично.
У «Зефф Итернити» было все готово на случай, если деймы начнут пороть отсебятину и пассажиров придется терминировать. В том числе необходимые материалы для производства дублей в количестве четырех тысяч штук, чтобы внешне все осталось по-прежнему. Вот что значит, думать о капитализации проекта.
Мы с Надей прошли через ресторан восемнадцатой палубы. И там смотрелось все внешне нормально, а на самом деле дико. За столиками сидели прекрасно одетые пары или семейства, неспешно разговаривали, ни следа ужаса и паники, никто никуда не торопился, некоторые здоровались с Надей, жизнеутверждающе играл оркестр – и оркестранты в красном, как принято в день рождения королевы английской. В небольших бассейнах плескалась рыбешка, которую, по выбору посетителей, готовили тут же повара – некоторые рыбки совсем чудные, как шары из полупрозрачной фиолетовой или сиреневой плоти, без плавников. Согласно последним веяниям кухня не была отделена от зала; дым и пар, происходящие от готовки пищи, отсекались туманным барьером из деймов. Так что были видны языки пламени, с которыми играли кулинарные искусники. Все было симулякром, никто из дублей ничего не ел. И блюда, после того, как постояли на столе, убирались официантами и заменялись на следующие.
Наверное, для биомехов все биологические существа на один подбор, и, наверное, они нас всех, от медузы до нобелевского лауреата, называют «полужидкими» или, возможно, «соплевидными». Когда «соплевидных» не станет, биомехам больше не надо будет притворяться и имитировать людей, есть, пить, носить шматье.
– Биомехам революция не нужна, – признала Надя и снова утерла слезу. – Людей нет, а проект «Мировой змей» остался на плаву.
– А мы сделаем ручкой «Мировому змею», очень скоро. И посмотрим, кто останется, в итоге, на плаву, и кто пойдет с бульками на дно.
