другой болезнью. Потом врач скажет, что у него был туберкулез, как и опасалась мама, и он поразил мозг, вызвав опухоль. Долгое время мама будет бояться, что мы с ней тоже заразились. От туберкулеза не существовало ни прививки, ни лекарства.
Я тоже буду бояться болезни и смерти. Страх станет таким сильным, что мне начнут сниться кошмары. А потом маме станет грустно, и я начну тревожиться из-за других вещей, даже пустяковых. Я начну тревожиться из-за всего. И мало-помалу я привыкну к этому чувству постоянного страха.
Но в то раннее утро, когда мама вернулась домой и нашла меня сидящей на полу с прижатыми к груди коленями, я не чувствовала ни тревоги, ни страха. Только опустошение.
Красная дверь была плотно закрыта. От плача и крика у меня охрип голос. Я так и продолжала прижимать ладони к ушам. Мама тянула меня за руки, но они словно намертво приклеились к голове, и тогда она пошла в спальню. Я услышала ее крик.
Мы не знали, почему это случилось. Не знали, как теперь всё изменится — не только наша жизнь, но и мы сами.
Мы знали лишь одно: папа умер.
Глава 31
— Эсси…
Пять секунд зловещей тьмы.
— Эсси…
Пять секунд слепящего света.
— Эсси, где ты?
Из коридора слышится папин голос, но я не понимаю, откуда здесь взялся свет маяка. В Мотт-Хейвене никакого маяка за окном нет.
— Эсси, ну же.
Динь-дилинь-динь-дилинь! Динь-дилинь-дилинь-дилинь!
Темнота. Снова свет. Я чувствую запах Ист-Ривер. Ощущаю кожей прохладный ветерок. Слышу, как скрипит дом. Но так не должно быть. Красная дверь — самая первая, настоящая — не здесь. Она была в многоквартирном доме, построенном из бурого кирпича и известняка с вкраплениями дробленых ракушек.
— Эсси!
Я нужна папе. Он хочет, чтобы я встала, открыла глаза и отняла ладони от ушей. Раньше меня переполняло горе, а из-за постоянного страха оно было невыносимым. Но теперь сон изменился.
Здесь, на острове Норт-Бразер, я увидела и услышала много страшных вещей, но благодаря этому стала сильнее. Теперь я знаю: если встречаешься лицом к лицу со своим страхом и смотришь ему в глаза, он перестает пугать. Теперь я знаю: бояться значит сделать первый шаг к смелости. Я не могу спасти папу. Не могу вернуться в прошлое и не дать ему умереть. Но я могу жить так, что, будь папа с нами, он бы гордился мною.
За три года, что мне снился один и тот же сон, я никогда не решалась шагнуть вперед. Но сегодня я протягиваю руку и дотрагиваюсь до красной двери. Кладу ладонь на ручку.
И нажимаю на нее.
— Эсси, проснись же.
Я вздрагиваю и открываю глаза: вот странно — я на чердаке особняка на острове Норт-Бразер. Сквозь маленькое окошко внутрь пробивается тусклый серый свет. Наверное, я уснула, роясь в кофре. Щурясь спросонья, я поворачиваю голову и, к своему удивлению, вижу доктора Блэкрика: он сидит возле меня на корточках и мягко трясет за плечо. Рядом на полу брошена трость. На нем та же одежда, что и вчера вечером. А вокруг нас — ворох моих находок: фотографии, книги, газетные вырезки. Осколки разбитой семейной истории разместились на пыльном полу в хронологическом порядке, один к другому. А в конце, словно подытоживая сюжет, лежит розовая лента.
Отчим берет ее. Долго разглядывает, затем убирает в карман.
Я жду, когда он заговорит. Мне мучительно стыдно по многим причинам. Я одновременно испытываю печаль, жалость и злость. Хуже не придумаешь — доктор Блэкрик нашел меня спящей среди всех этих вещей, живого свидетельства его горя, да еще после всех гнусностей, что я ему наговорила. Я уверена: теперь его терпение лопнет, и он накричит на меня и вышвырнет нас с мамой из своего дома. Если я не испортила всё вчера в гостиной, то точно сделала это сейчас, роясь в его вещах. Разве можно не прийти в ярость от того, что кто-то узнал твою самую страшную тайну и тайна эта на самом деле в том, что на сердце у тебя незаживающая рана?
— Я думал, ты не проснешься, — говорит доктор Блэкрик с непроницаемым лицом. Он отпускает мое плечо, и, мне кажется, он не сердится. — Пойдем со мной. Мы получили сообщение из больницы.
На несколько секунд я словно впадаю в ступор, затем рассеянно спрашиваю:
— Что? — Я хочу потереть лицо рукой, но тут понимаю, что сжимаю что-то в кулаке. Серебряный колокольчик.
— Твоя мама хочет, чтобы ты приехала в больницу, — говорит доктор Блэкрик, помогая мне подняться, а потом ведет меня к лестнице. — Это срочно.
Я недоуменно хлопаю глазами и иду за ним на непослушных после сна ногах. При свете дня нагромождение ящиков, мебели и шляпных коробок не выглядит страшным. Но у меня появляется ощущение, словно я все еще сплю и нахожусь не в своем теле. И только когда мы спускаемся с лестницы и выходим в коридор, я осознаю, что отчим продолжает что-то говорить.
— …сразу уложили в постель. Температура у нее очень высокая. Похоже, болезнь быстро прогрессирует. Я пытался ее уговорить остаться здесь, но она настояла на том, чтобы поехать в Риверсайд. Я тебя отвезу туда, когда ты оденешься. В инфекционное отделение тебя не пустят, но… — Он оборачивается, заметив, что я приросла к месту возле красной двери. — Как ты, Эсси? Твоя мама предупредила, что тебя это сильно встревожит.
Я не могу пошевелиться. Сердце застыло в груди. Всего несколько минут назад я была уверена, что стала смелее, но теперь это чувство улетучивается.
— Мама… — Слово застревает у меня в горле. — Мама заболела?
— Нет! — Доктор Блэкрик удивленно смотрит на меня, но я уже поддалась панике. Все тело бьет дрожь. — Нет! Не твоя мама. Я говорил о Беатрис. Так ведь твою подругу зовут? Ее привезли на утреннем пароме. У нее, похоже, оспа.
У меня кружится голова. Я сама не замечаю, как начинаю плакать.
— С мамой всё в порядке? — спрашиваю я, всхлипывая.
— В полном. Из больницы прислали сюда сообщение, потому что Беатрис тебя зовет. Кажется, она думает, что ты в опасности. — По его лицу непонятно, какие эмоции он испытывает. — Твоя мама сразу же поехала в больницу. Она хотела встретиться с тобой там, чтобы поговорить. Но когда фрейлейн Гретхен пошла тебя будить, оказалось, что в постели тебя нет.
Я смотрю на него, не до конца понимая, что он говорит.
— С мамой всё в порядке?
— В порядке.
— Но Беатрис… — Увидев его сочувствующий
