гуще ищущих и не находящих спасения колонн, как солдаты бросают на землю бесполезные винтовки, как одни обезумевшие от страха люди пытаются переплыть озеро на наспех сколоченных плотах, а другие сталкивают их в воду, чтобы занять освободившееся место. Сотни и тысячи русских солдат нашли свой конец в бездонной трясине, раненые истекали кровью, но бинтов, чтобы перевязать их раны, не было,— и над всем этим стоял тяжелый, неумолчный грохот вражеской артиллерии. Генерал Потовский отбивал одну отчаянную телеграмму за другой, но их не читал никто, кроме штабистов 8-й германской армии. Жилинский не мог оказать гибнущим войскам никакой помощи, Ренненкампф — тоже, время было упущено. Яростное сражение кипело, не затухая, весь день 27-го и весь день 28-го, русские сопротивлялись с отчаянием обреченных, но исход был уже предрешен. Через несколько дней Гинденбург смог отрапортовать кайзеру: «Я нижайше прошу разрешения доложить Вашему Beличеству, что кольцо вокруг большей части русской 2-й армии сомкнулось».
Вечером 29-го Самсонов отправил Жилинскому последнюю телеграмму: «Я отсылаю назад свои вещи и беспроволочный аппарат, а затем отправляюсь на передовую. Да здравствует царь!»[209]
— Генерал,— умолял его Потовский,— возьмите, пожалуйста, автомобиль. С его помощью вы...
— Пусть бежит кто угодно, только не я,— вспыхнул Самсонов.— Отдайте автомобиль раненым. Я поеду верхом и приму командование войсками непосредственно на фронте.
Он и сам знал, что никакого «фронта» уже не осталось.
Небольшую группу всадников составляли Самсонов, восемь штабных офицеров (в том числе полковник Глаголев и капитан Кравченко), британский офицер связи Нокс и несколько казаков. Буквально на каждом шагу им попадались мертвые и умирающие люди. Те, кого пощадили немецкие снаряды, валились с ног от усталости и явно не знали, что им делать дальше. Некоторые из них вернутся со временем домой и опишут жуткие подробности позорного поражения, их рассказы подтолкнут страну к революции, которая на семьдесят пять лет изменит курс мировой истории. Самсонов с ужасом смотрел на жалкие остатки своей армии. Около полудня он отослал британского офицера связи, сказав на прощание:
— Сегодня повезло противнику, в другой раз повезет нам.
На холме Самсонов повстречал генерала Мартоса, одного из корпусных командиров.
— Разрешите доложить, ваше превосходительство, у меня нет больше корпуса.
Это наконец заставило его отдать приказ об общем отступлении. Совсем недавно он ввел в бой четверть миллиона человек, и что же с ними стало? Армия превратилась в скопище ободранных, затравленных, сломленных душевно бродяг. Генерал Потовский предложил трезво оценить ситуацию на поле сражения.
— И что же вы намерены оценивать, ваше превосходительство? — взорвался Глаголев.— Сражение давно закончилось, никакого «поля сражения» нет и в помине.
Далеко впереди по колонне раненых, растянувшейся вдоль проселочной дороги, ударила длинная пулеметная очередь; люди валились в пыль пачками, как скошенная трава. Глаголев догнал ехавшего впереди Самсонова.
— Генерал, уезжайте отсюда, спасайте свою жизнь.
Самсонов повернулся на голос, помолчал несколько секунд, а затем безразлично пожал плечами.
— Зачем?
В этот момент шальная пуля убила под ним коня.
31 августа российскому царю доложили: «Армия Самсонова полностью разгромлена.»
На что царь ответил: «Мы должны были пойти на эту жертву ради Франции, нашего вернейшего союзника».
Кто виноват?[210] А действительно — кто виноват? Что привело к катастрофе? Бездарность Самсонова? Злобная мстительность Ренненкампфа? Излишняя поспешность царя? Кто виноват? Все искали виновного или хотя бы козла отпущения, эти поиски растянулись на годы, а тем временем положение в Петрограде постепенно менялось. Солдаты и офицеры, вырвавшиеся из Припятских болот, рассказывали о пережитом ими ужасе, их рассказы разносились по другим армиям, по всей России, дошли они и до Владимира Ильича Ульянова, больше известного под фамилией Ленин.
Название маленькой деревушки Танненберг находит отклик в сердце каждого немца, именно здесь в 1410 году объединенная армия поляков и литовцев нанесла поражение тевтонским рыцарям. Полковник Гофман предложил генералу фон Гинденбургу связать августовский разгром русской армии с этим историческим названием, хотя при таком обширном поле сражения вариантов было много.
Сражение закончилось. Людендорф — опять же по предложению Гофмана — поручил одному из германских корпусов завершить уничтожение армии Самсонова. Это был, говоря словами Гинденбурга, «день жатвы». Немцы взяли 60000 пленных, полностью уничтожили 13-й, 15-й и 23-й корпуса, нанесли тяжелейший ущерб 1-му корпусу и 11-му. Были захвачены огромные трофеи. Полковник Гофман, ставший в одночасье генералом, не упивался видом трофейных пушек и бесконечных колонн одетых в лохмотья пленных, у него не было на это времени. Гофман уже планировал следующий этап операции, уничтожение еще одной русской армии.
Победоносная 8-я армия собралась вокруг танненбергского монумента, воздвигнутого в память о другой, давней битве. Триумфаторы спели боевой гимн Фридриха Великого, а затем стройными колоннами пошли к поездам, чтобы ехать на север. 1-ю русскую армию генерала Павла Ренненкампфа ждали крупные неприятности.
31 августа.
— Глаголев, сколько сейчас времени?
— Четверть второго, ваше превосходительство.
По поросшему чахлым березняком болоту медленно пробирались пять человек — капитан Кравченко, полковник Глаголев, генерал Потовский, казак-проводник и генерал Самсонов. Они залезли в эти топи, спасаясь от рыщущих по дорогам разъездов немецких уланов. Каждый новый шаг давался с неимоверным трудом, в сапогах хлюпала вода; время от времени кто-нибудь из них проваливался по пояс, тогда остальные образовывали человеческую цепь, чтобы вытащить его из липких объятий трясины. Самсонов совсем сдал, он часто останавливался, оглашая угрюмо молчавший лес надсадным астматическим кашлем. В конце концов, болото кончилось; почувствовав под ногами твердую почву, они зашагали быстрее и даже немного повеселели.
И тут тишину разорвал сухой треск винтовочных выстрелов; Глаголев смутно различил впереди какие-то движущиеся тени, отпрыгнул в кусты и прижался к земле. Выстрелы смолкли. Переждав несколько минут, Глаголев осторожно приподнял голову. Рядом с ним лежали неподвижные тела казака и Потовского. В траве весело поблескивали стеклышки генеральского пенсне. Услышав невнятное, захлебывающееся бормотание, Глаголев бросился назад и увидел лежавшего на земле Кравченко. На губах капитана пузырилась розовая пена; собрав последние силы, он прошептал традиционное: «Я приказываю тебе долго жить».
Из глаз полковника брызнули слезы. «Я приказываю тебе долго жить, Василий»,— сказал он, а затем сел рядом с другом и положил его голову себе на колени. Глаза Кравченко быстро мутнели, через несколько минут по его телу пробежала длинная предсмертная судорога...
Глаголев встал и внимательно осмотрел все вокруг.
Самсонов исчез.
Ну, а если бы...
Ну, а если бы — немцы не перехватывали русские радиотелеграммы?
Людендорф и Гофман никак не рискнули бы привести свой,
