ментальностью. Мечтает поскорее стать законным рабовладельцем. И, к сожалению, не он один. Орлов не делает случайных шагов.
— Ты давно за ним следишь?
— Я неплохо его знала когда-то. Он был таким же как ты, начинал с нуля. Когда же это было в ХХ веке, незадолго до вашей Второй мировой. Орлов прошёл войну, был на фронте, дрался с тёмными силами, особенно в Сталинграде. Работал с советским командованием.
— Как работал? — удивился Богдан, — мысли посылал?
— Ты сам знаешь, что значит, работал. Мы не могли стоять в стороне, но и всё остановить тоже не могли. Тогда технологии на Поверхности были ещё не очень опасны.
— А пятьдесят миллионов погибших? — спросил Богдан, — разгромленные и уничтоженные города, сироты? — уж он-то знал, что значит нищета, жестокость, голод и холод послевоенного лихолетья.
— У нас тоже были разногласия. Мне никто не принёс власть на подносе.
Богдан смотрел на Наами и удивлялся — как такая хрупкая, утончённая, деликатная, красивая, в конце концов, женщина может управлять Подземным миром. Пусть не всем и пусть не она одна, но всё равно, дело это далеко не простое и невероятно ответственное. Может, она со мной так специально себя ведёт, чтобы я не очень напрягался
— Орлова завербовали после второго перерождения. Так что у него есть много заслуг и есть предательство, которое всё перечёркивает, — спокойно продолжила Наами.
Богдан опять замер. Когда он слышал из ряда вон новость, он, как правило, мгновенно замирал и секунд тридцать её адаптировал.
— Это возможно? И ты никак не противилась, чтобы он ушёл?
— Он подписал себе приговор, как любят выражаться на Поверхности. Он хорошо понимал, на что идёт. Любовь к золоту — очень опасная вещь.
— А если представить, что он заблуждался? Он же человек.
— Теперь уже я так не думаю. То есть это уже не важно.
Неожиданно открылась входная дверь и в комнату медленно вошёл очень худой и высокий, около двух с половиной метров, как показалось Богдану, седой человек. Он сделал несколько шагов, а потом как-то плавно прыгнул и сел на стоящий рядом с троном Жрицы золотой стул. Богдан стоял как вкопанный.
— Разговаривайте, я ненадолго, — скрипучим и низким голосом сказал старик, усаживаясь поудобнее, — посмотрю на тебя. Мне много не надо.
— Это Перн. Один из моих учителей, — представила его Жрица.
Богдан продолжал молча и напряжённо стоять, как на смотринах.
— Страх — это иллюзия, сынок. Тебе нечего бояться, — проскрипел Перн.
Но Богдану от этих слов стало ещё тревожнее.
— Переход неизбежен, — продолжил старик, — и чем больше останется с нами, тем мы будем сильнее. Я долго ждал. Речь идёт о каждом. А они ответят за свои преступления, но не нам их судить. Хотя некоторых нам дадут судить. Мы готовы. Надо держаться и работать. Ты правильно всё понимаешь
Богдан почувствовал лёгкое покалывание по всему телу, особенно в груди и в ладонях. Он лежал на спине с вытянутыми руками вдоль туловища в своей комнате в клинике на кровати, абсолютно голый. Вскочил и тут же встал под душ. Голова отказывала что-либо соображать. Он просто видел предметы — шампунь, мочалку, висящий халат на стене. Выключил воду, машинально вытерся полотенцем и вышел из ванной комнаты. До ужина оставалось пятнадцать минут. Как мило. Прошло каких-то полчаса, как он пришёл из бассейна, где с ним беседовала Стеша. Что она хотела? Ах, да! Она сказала, что оставаться с Альянсом рискованно.
Зазвонил мобильный по внутреннему номеру.
— Я сейчас приду. Ты у себя? — услышал он голос Марго.
Часть 4
39. Портик
Марго сидела на веранде симпатичного кафе неподалёку от театра, в котором будоражила и доводила до экстаза публику на протяжении нескольких десятилетий. Рядом стоял Большой, величественный и балетный со знаменитой летящей квадригой и Аппалоном на портике.
Перед ней на столике стояла чашка какао и лежала рекламная газета, у которой она медленно закручивала пальцами в трубочку нижний правый угол. С того места, где она сидела, её театр просматривался, как на ладони. Она узнавала людей, входивших в когда-то родное здание. Они все давно ей были безразличны вместе с их миром и их страстями, ей даже были уже безразличны её собственная слава, аплодисменты и горы цветов в одном из лучших драматических театров мира. Прошлого нет. Кто это сказал? Как поразительно быстро факты забываются, преображаются, меняются и исчезают. Да, можно писать хроники. Но их потом придётся сжечь, потому что они будут смертельно опасны. Прошлое — череда ошибок и самых неправильных выборов. Зачем я вообще полезла во всё это? Испугалась. Все испугались, не я одна. Естественный путь всё же безопаснее. Ну, умерла бы и вернулась, как все. Может, получила бы чистую добрую душу и опять красивое тело. Хотя Наами говорит, там очереди, и приходится брать, что есть.
Какао было удивительно вкусным. Прожитые жизни или, точнее, некоторые периоды прожитых жизней, потерялись и переплелись, оставив в памяти вспышки самых ярких эмоций и такие вот вкусовые ощущения, как приятный и сладостный запах какао во рту. Когда это было? Во время Великой Отечественной?
Она ездила по госпиталям с концертами, и им иногда перепадали американские продукты. Незачем это вспоминать. «Тёмная ночь. Только пули свистят по степи». У неё был низкий, грудной голос и красные губы.
Марго обвела взглядом кафе и узнала двух женщин, сидевших через пару столиков от неё: костюмершу и бухгалтершу. В их жизнях, по всей вероятности, особых перемен не наблюдалось. Конечно, ни костюмерше, ни бухгалтерше никаким образом не могло прийти в голову, что вот та, можно сказать, красивая девчушка в трикотажном сером брючном костюме и белых кроссовках могла быть несравненной и неповторимой в самом прямом смысле этих слов Маргаритой Булавиной, перед которой они трепетали.
Марго была здесь три дня назад, сидела за тем же столиком и тоже пила какао. Ей надо было немного привыкнуть к месту перед разговором. Тогда перед тем, как зайти в кафе, она нацарапала карандашом на второй колонне Большого дату и время мелкими символами шифра. Это был старый уговор — без никакой электроники и телепатии. На случай, когда придёт время, и надо будет встретиться, чтобы прояснить картину. До сегодняшней встречи оставалось минут пять-шесть. Она провела рукой по волосам и распустила волосы, они рассыпались по плечам.
Орлов стоял на веранде, спрятавшись за кадку с пальмой. Наверное, так стоят хищники, выслеживая добычу — тихо, напряжённо, с каменным взглядом. Одет он был в повседневную, почти спортивную
