попала благодаря Дарчу и его шефу. Но сейчас Шляпинс был мне необходим.
- Уверена, что смогу помочь. Вам нужно вернуться в театр и встретиться с ней, - проговорила я.
- Зачем? - изумился певец. – А вдруг она нападет и на меня?
- Я буду рядом, - улыбнувшись, пообещала я и уже cерьезно добавила: - Но я беру пятьдесят процентов предоплаты.
Шляпинс без возражений достал из внутреннего кармана пиджака чековую книжку.
- Сколько я должен?
- Напишите ровно половину той суммы, в қоторую оцениваете собственное спокойствие, – улыбнулась я и поднялась. – Я вас покину, чтобы переодеться, а потом мы поедем в оперу. Вы же знаете, как войти в театр после закрытия?
- Сегодня? Сейчас? - изменился в лице певец.
- Именно. Пока ваша пассия не причинила вреда кому-нибудь еще.
С этими словами я вышла из гостиной и столкнулась с Бреном, который, по всей видимости, подслушивал.
- Не позволь нашему гостю удрать, – шепотом сказала я. - И вызови онтикат, мы едем в оперу.
- Опять в оперу? - тоже шепотом воскликнул секретарь. - Утром ты чуть не погибла там!
- Это было утром, - пожала плечами я и направилась в свои покои.
Жаль, Дарч не узнает о моем хитроумном плане встречи с Призраком оперы. Хотя нет. Хорошо, что не узнает.
***
В темноте и тесноте узкого проулка мы трое, закутанные в плащи от головы до пят, походили на уличных грабителей.
Шляпинс отпер дверь, ведущую в подвал театра, собственным ключом. Как он объяснил, ключ был выдан ему с разрешения администрации, дабы ускользать от толп поклонниц, ждущих у главного входа. Оказывается, и они иногда могли наскучить.
Створка подалась без скрипа, что доказывало ее частое использование. Мы с певцом проскользнули внутрь, а Расмус остался сторожить снаружи. Перед тем, как покинуть мансарду на улице Первого пришествия, мы едва не поругались: Брен настаивал на том, чтобы непременно сопровождать меня, а я считала, что это лишнее.
Не желая споткнуться или удариться обо что-нибудь, я наколдовала светляков и обнаружила себя в кладовой, полной театрального реквизита.
- Куда теперь? - вопросительно взглянул на меня Шляпинс.
- В вашу гримерную, конечно.
Он вздохнул так тяжело, будто путь вел не в гримерную, а на эшафот, но двинулся вперед. У меня дома певец вроде бы выпил достаточно, чтобы перестать испытывать страх, однако страх снова одерживал верх. Вот будет номер, если мэтр сбежит, бросив меня наедине с разъяренным привидением!
Опустевший театр производил впечатление нереальности. Я будто оказалась в одном из тех снов, от которых нельзя проснуться. В них вы бежите по бесконечным коридорам без надежды выбраться, видите странные вещи, которые можете интерпретировать, как угодно. Или встречаете людей, давно ушедших из вашей жизни, и беседуете с ними о том, чего вы не понимаете или не знаете.
Впрочем, скоро мы оказались перед уже знакомой дверью в гримерную. Отперев ее, певец вежливо пропустил меня вперед.
Первое, что я увидела в освещенной магическими светляками комнате, была алая роза на гримерном столике. Прекрасный цветок оттенка, символизирующего страcть... Ни одна женщина не станет использовать подобный предмет для устрашения! Неужели леди-призрак действительно влюблена в Шляпинса? Влюблена настолько, что раздобыла одежду и воспользовалась ею, выдавая себя за человека?..
Темнота справа шевельнулась. Я повернула голову и увидела ЕЕ.
Она сидела в углу дивана – едва очерченная светящимся контуром женская фигура в пышном платье, с распущенными волосами, украшенными полупрозрачной розой. В туманном облике сильнее всего пела одна струна – ярость. Призрак ждал предмет своей страсти, а тот пришел не один!
- Мэтр Шляпинс, присядьте вот сюда, - сказала я, стараясь, чтобы голос не выдал напряжения, - вот с этой стороны дивана, пожалуйста. Расскажите o вашей тайной возлюбленной. Что вас в ней привлекло?
Ни одна женщина не устоит перед возможностью услышать о себе из уст мужчины, с которым состоит в любовной связи. Я была уверена, если призрак задумал нападение – отложит его до тех пор, пока мэтр будет говорить. За это время я что-нибудь придумаю.
Певец сел, не подозревая, что та, о которой я его спрашиваю, находится на расстоянии вытянутой руки. Он нервно поглядывал на дверь,и я его понимала. Вот только гостья, которую он ждал, была по эту сторону створки.
- Впервые я обратил на нее внимание, когда увидел, как она кинула мне ту розу, - сказал он. - Εе движения – это нечто. Мелодия, зақлюченная в теле женщины. Такая отточенность, пластичность…
Точные движения? Пластика? В театре только у одной категории артистов всего этого в избытке.
- Как вы думаете, она была балериной? - спросила я.
Леди-призрак машинально кивнула, не догадываясь о том, что я ее вижу.
- Да, вполне. Ее платье было пышным, но по ощущениям - вы же понимаете, о чем я? - она казалась невесомой. Пожалуй, у меня никогда не было столь восхитительнo стройной возлюбленной! И, знаете, несмотря на некоторую однобокость наших отношений, нам было хорошо вдвоем. Потому что с ней я мог быть самим собой. Мне не нужно было никому ничего доказывать, что-то изображать из себя… Она принимала меня таким, какой я есть.
Леди-призрак улыбалась, слушая откровения Шляпинса. Улыбка была светлой, нежной и даже немного стеснительной. Кем бы жизнь не сделала эту женщину, в глубине души она оставалась юной и чем-то похожей на Вельмину девушкой, однажды взошедшей на сцену, чтобы навсегда связать свою жизнь с иcкусством.
Делая вид, что внимательно слушаю певца, я краем глаза наблюдала за привидением и, кажетcя, начинала ее понимать.
Дамы редко надевали в театр красное. Для этого существовали либо нежные светлые, либо классические темные цвета. Красное – не дурной тон для тех, кто сидит в партере, но смело. Слишком смело. Однако, как еще она могла привлечь к себе внимание отпетого покорителя женских сердец?
- Мне кажется, вы были влюблены по–настоящему… - тихо сказала я, и она подалась вперед, будто от его последующих слов зависела ее жизнь.
- Ах, если бы она была живой! – воскликнул Шляпинс. - Возможно, она изменила бы меня… Но у такой любви нет будущего!
Призрачная леди встала так резко, что мои
