Он развел руками, оставив ее так и лежать на полу.
— Всё.
— Всё?
— Конечно всё. Я участвовал в этом с самого начала, до того момента, когда самолет вылетел из Торонто и, скрывшись в облаках, взял курс на Москву. Это был кружной путь, но люди, которым мы доверились, обычно использовали именно его. Все было организовано на мои деньги.
Он вздохнул.
— Шесть лет прошло. Я его не видел с тех пор, не знаю, поймете ли вы, но каждый день, когда я о нем не слышал, каждый тихий день был для меня хорошим днем.
Прежде чем Рубен Фрай отправился в душевую полицейского управления, он успел подробно описать все обстоятельства побега, которые частично изложил его сын. В рассказе Джона было несколько пропусков, но все то, что он вспомнил, совпадало с тем, что подтвердил его отец на условиях конфиденциальности. Эверт Гренс решил, что верит всему услышанному: Рубен Фрай, охранник тюрьмы по имени Вернон Эриксен, два врача, которые потом сменили фамилии и всю свою биографию, все вместе спланировали и осуществили освобождение человека, в чьей невиновности были убеждены.
Синюю рубашку в белую полоску сменила белая в синюю, а черный кожаный жилет сменился коричневым замшевым. Волосы мокрые, лосьоном после бритья повеяло еще до того, как Рубен открыл дверь, чистый и уже не с такими усталыми глазами. Он поставил на прежнее место свой чемодан и спросил, где можно купить что-нибудь пожевать. Гренс указал в сторону коридора, Фрай сделал было пару шагов, но потом обернулся:
— У меня есть еще один вопрос.
— У меня спешное дело. Но спрашивайте, а я решу — могу я ответить или нет.
Рубен Фрай провел ладонью по мокрым волосам, поправил ремень на брюках под торчащим животом.
На улице по-прежнему было ветрено, они оба это слышали.
— Шесть лет. Я вспоминал о нем каждый день. Я хочу с ним увидеться. Можете вы это устроить?
Двадцать минут спустя Эверт Гренс шел с Рубеном Фраем по тюремному коридору. Да, существуют правила, но существуют и способы их обойти. Гренс сопровождал посетителя до самой камеры, а потом встал у окна и наблюдал за ними. Отец и сын обнялись и заплакали, без рыданий, тихонько и как-то осторожно, так плачут люди, которые не виделись много лет.
Эверт Гренс гнал машину на полной скорости и как минимум в двух переулках проехал навстречу одностороннему движению. Он уже опаздывал и не хотел опоздать еще больше.
Было трудно заставить Рубена Фрая расстаться с сыном.
Пришлось напомнить им, что неформальное свидание закончилось, и пора уходить. Худое лицо Джона и круглые щеки Рубена прижались друг к дружке, отец и сын стояли совсем рядом и говорили вполголоса. Гренс не мог, да и не хотел их слышать. Он позаботился, чтобы Рубена Фрая отвезли в отель «Континенталь» на Васагатан, и дал ему свою визитную карточку, где был указан его рабочий телефон, а на обороте от руки — домашний.
Гренс посмотрел на часы на панели управления. Две минуты двенадцатого. Теплоход отходит от пристани Госхага в 11.17. Еще можно успеть.
Всего три дня назад он стоял рядом с Анни у окна, она подняла руку и махнула.
Он видел это своими собственными глазами.
Он был убежден, что она это сделала, когда белый теплоход проплывал мимо по Хёггарнс-фьорду. А потом персонал пытался объяснить ему, что с точки зрения неврологии это невозможно. Ну и что с того? Взмах оставался взмахом, и он видел то, что видел. И плевать, возможно это или нет.
Три дня прошло, а кажется, что все случилось давным-давно. Ему следовало почаще о ней вспоминать. Анни всегда словно обволакивала собой все, что он делал, все, чем дышал, она сопровождала каждый его шаг, и он привык радоваться этому и уже не мог без нее.
Но в эти последние дни ему словно не хватало на это времени. Он пару раз спохватывался, а когда почувствовал, что забывает ее, то попытался вспомнить ее лицо, ее палату и вновь почувствовать, как тоскует по ней, но это оказалось непросто: для таких мыслей требовались особые внутренние силы и впервые ему их не хватило.
Гренс проехал мост Лидингё, как обычно, с превышением скорости, потом еще пять-шесть километров на восток через весь этот большой остров, через кварталы, где жилье стоит так баснословно дорого, что даже смешно. Он никогда не мог понять, чем уж тут так особенно хорошо, но считал, что, по крайней мере, Анни тут удобно, покой, вода, и ему не так далеко ездить ее навещать. Но, господи, это все решалось двадцать пять лет назад, цены на жилье в те времена были совсем другие!
Наконец Гренс затормозил, вылез из автомобиля и вновь посмотрел на часы: у него в запасе четыре минуты. Несколько человек, ждущих внизу, чуть в стороне автобус для инвалидов закрыл задние двери и уехал. Гренс спустился по склону, холодный ветер дул в лицо.
Пристань была незатейливая, будто кто-то просто вывалил горкой цемент прямо в воду. Вокруг был толстый крепкий лед, казалось, он прирос к причалу, и под снегом было не разглядеть, где кончается причал и начинается лед. Полоска открытой воды, уходящая в море, была неширокой, так что Гренс забеспокоился, сумеет ли пройти по ней такой большой корабль.
Анни сидела в инвалидном кресле, на голове у нее была большая белая шапка, а худое тело было укутано в теплое пальто с коричневым меховым воротником — его подарок на позапрошлое Рождество. Гренс снова почувствовал это знакомое ощущение. Стоило ему увидеть Анни, и в нем вновь пробудилась нежность, он на время успокаивался, и ему не надо было больше никуда спешить. Он ничего не сказал ей, когда подошел, только погладил по щеке, румяной от мороза, а она прижалась к его руке.
В тот раз она видела теплоход.
И вот вдалеке с небольшим опазданием появился прогулочный кораблик, он направлялся к пристани Госхага. Согласно расписанию в 11.17 он должен остановиться здесь и подождать, пока новые пассажиры взойдут на борт.
Анни увидела судно и не сводила с него взгляд. Эверт Гренс продолжал гладить ее по щеке, он был уверен, что она и в самом деле счастлива.
Он поздоровался с Сюсанной, студенткой-медиком, которая подрабатывала сиделкой в санатории и которую он специально попросил поехать с ними и сам оплачивал ее почасовую работу в этот день. Она была ровесницей Хермансон, чуть повыше и поплотнее, блондинка, а не брюнетка, они вовсе не были похожи, но чем-то напоминали друг друга — наверное, манерой говорить, решительной и уверенной. Может, все молодые девушки такие, подумалось ему, а он просто не обращал на это внимания?
Пожилая пара на самом краю пристани, одинокий мужчина в черной кожаной куртке и толстых ботинках на покрытой снегом скамейке, впереди в паре метров — две девушки, истерически хихикавшие, поглядывая на Гренса и Анни, когда те не смотрели в их сторону, — все ждали, посматривая на часы и притопывая на снегу, чтобы не замерзнуть.
Корабль приближался, маленькая точка постепенно делалась все больше. На открытой воде он дал два гудка, Анни, вздрогнув, издала звук, который Гренс привык считать смехом: рокочущий, шипящий, рождавшийся где-то глубоко в горле.
