был для будущего вождя пролетариата именно классическим Старшим братом. Я это понимаю, для меня вот таким был мой двоюродный брат, офицер КГБ. Старший товарищ, который подскажет и научит. Так что Ленину было за что мстить. Остальные большевики нахлебались тюрем и ссылок. А я типа с Америки приехал, мне лично российский император ничего плохого не сделал.
Что ж, давайте будем думать. Есть два очевидных варианта решения проблемы. Первая — устроить над Николаем суд. Но суд победившей власти над представителями проигравшей всегда выглядит как-то не слишком здорово. Даже если есть за что судить. Вон Фухимори вспомним[78]… Это всегда воспринимается как обычная месть.
Да и в любом случае противники Советской власти сделают из Николая жертву.
Другой способ — такой, как был в моей истории. Разумеется, можно обтяпять дело не так топорно, чтобы к власти никаких следов не шло. К примеру, погрузить их в вагон для переезда — а вагон возьми и взорвись. Теракт можно списать, например, на анархистов. Тем более, что на Урале было полно людей, жаждавших порешить Романовых.
Но это понятно и без меня. Так что давайте разбираться с самого начала.
Итак, что мы имеем. Николай Александрович Романов. Именно так. Никакой он не император. Он отрекся. За себя и за своего сына. А это значит, что иные Романовы, к примеру, великий князь Николай Николаевич имеют куда больше прав на престол.
Но, с другой стороны, Николай всё же император! Для многих, кто готов повестись на монархическую тему, он ближе. Присягали они ему. С портретов на них смотрел он. Так что такие люди вполне поверят, если пойдет телега, что отречение Николая — фальшивка.
А вот ещё одна тонкость. Большинство противников большевиков составляли совсем не сторонники Романовых. В моей истории Колчак как-то сказал: «Россия — не романовская вотчина!» Он сам хотел быть правителем России. Хотя начальником штаба у Колчака был генерал Детерихс, упертый монархист. Он даже в 1922 году говорил о возрождении монархии, хотя к тому времени за белыми был только Владивосток.
А в этой истории тем более, все кричали об Учредительном собрании.
И ещё одно измерение. В Красную Армию пошли многие офицеры. И генералы тоже пошли. Это были как раз уцелевшие кадровые военные. Вряд ли они прониклись большевистскими идеями. Но они ненавидели демократию. И большевики, которые быстро съехали на жесткий стиль руководства, им были ближе. Но если вплывет монархическая тема…
Вот как всё запутано.
Но тут я почувствовал, что в своих выкладках что-то упускаю. Правильно. Вот ведь инерция мышления! Я думал только о Николае Романове, а его семью воспринимал как дополнение к нему. А ведь это две большие разницы. Николай — он в любом случае опасен. Если экс-император попадет в руки врагов — то кто знает, какие они могут замутить комбинации. Англичане в политических играх уж точно имеют больший опыт, чем наши. А вот его семья… И у меня закрутились идеи…
На следующий день я предстал пред светлые очи товарища Сталина.
— Итак, у вас есть какие-нибудь предложения?
— А можно для начала уточнить. Где в данный момент находится великий князь Николай Николаевич?
— Он сидел в каком-то поместье в Крыму, но успел убежать в Германию.
— Тогда вот, по-моему, вот что надо сделать. Группа монархически настроенных офицеров попытается освободить Николая Александровича. При этом он погибнет от случайной пули. А вот его семья потом окажется в Омске.
Сталин долго смотрел на меня и, наконец, выдал:
— Сергей, а вы не слишком много чачи[79] привезли с Кавказа?
Сталин смотрел на меня как-то нехорошо. Для разрядки я «включил дурочку».
— Да какое пьянство? Да, наши ребята по флотской традиции в адмиральский час принимают по чарке[80]. У нас не стреляют из пушки, у нас гудок паровоза. А что вино я пью и ребята пьют… Так наших пьяными никто не видел.
Сталин на уход от темы не повелся.
— Сергей, вы предлагаете выдать врагу Александру Федоровну?
— Именно. Вот лично с моей точки зрения она заслуживает пули хотя бы за Распутина. Но давайте поглядим со стороны, как вы мне и предлагали. Я изучал материалы Комиссии по расследованию деятельности царского правительства. Даже если они верны хотя бы на двадцать процентов, то что получается? Бывшая императрица абсолютно бездарна как политик. Зато она женщина, как говорят медики, с психопатическим складом характера. К тому же, увлеченная мистикой. Она полагала, что Бог дал ей право руководить страной. При этом считала себя абсолютно во всем правой. И тех, кто имел иное мнение, зачисляла в личные враги. По сути, она жила в своем выдуманном мире. Главной её целью было обеспечить престол своему сыну. Но вот если подумать — как мог сидеть на престоле убогий инвалид? А энергии и силы воли у неё хватает. И ещё. Ходят такие слухи, что у этой семейки на счетах в швейцарских банках лежат миллионы. Неважно, так это или нет, но люди считают, что так.
Вот и суть моей идеи. Мы вбрасываем контрреволюционерам психопатку. Кто-то за неё обязательно встрянет — хотя бы из надежды присосаться к тем самым миллионам. А ведь многие монархисты, насколько я знаю, с начала века хотели сбросить царскую фамилию и позвать на трон Николая Николаевича. А он Александру Федоровну терпеть не может. То есть, мы получаем раздрай в стане наших врагов. Эта идея не сиюминутная. Это, так сказать, на перспективу.
Сталин задумался.
— У вас, Сергей, просто иезуитское мышление. Но… Я изучал документы, на которые вы ссылаетесь. И кое-какие иные. И с вашими выводами согласен. Мысль интересная. А как вы думаете передать царскую семью? Устроить побег?
— Это будет шито белыми нитками. Большевики из Сибири бегали. Эсеры и анархисты бегали. Но как могут бежать оранжерейные цветочки, царские дочери? Они ведь даже не знают, как на трамвае до вокзала доехать. Я думаю, нужно будет предложить Колчаку их принять.
— А вы знаете про Колчака? Впрочем, при вашей информационной сети… Да, вы правы, отказаться он не посмеет. Я сообщу Владимиру Ильичу.
По дороге домой я размышлял над странностями человеческой психологии. Когда мы брали Елизавеполь, то наш бронепоезд лупил по площадям. И ведь там, наверное, погибли и невинные люди. В том числе женщины и дети. Меня это никак не трогало. Война есть война. А вот тут честно сказать — на то, чтобы так сознательно убивать детей, я всё-таки на такое не способен. Так что пусть
