вчера бушевал за пределами Регстейна. Весь народ был занят спасением тех, кто ещё дышал, и чествованием погибших. Немало было тех, кто пал прямо на поле боя, ужаленный стрелой или копьём. Ещё больше тех, кто умирал уже в пещерах, так и не открыв глаза. Женщины, которых было больше, взвалили на себя тяжесть ухода за ранеными. Они забыли, когда последний раз держали в руках гребень или умывали лицо холодной родниковой водой. Сейчас было не до этого. Грязная детвора носилась по подземелью, помогая родителям. Даже самые маленькие не оставались в стороне: они меняли компрессы, бегали к Эйрин за травами и пели колыбельные тем, кто страдал от бессонницы.
Лейв неуверенно приоткрыл рот, страшась задать вопрос, который уже давно вертелся у него на языке:
— И ты… Ты не боишься?
— Что?
— Ну… Ведьм не боишься?
Давен остановился, будто налетев на стену, и расхохотался. Его смех разлетелся по пещерам, на мгновение озарив этот мрачный мир умирающего народа. Кто-то шикнул на него, беспокойно глядя на только что уснувшего ребёнка. Кто-то, наоборот, улыбнулся. Этому народу была нужна надежда, а не тихий шёпот, предвещающий окончательное поражение.
— Лейв, скажи, чего мне тут бояться? — Давен почесал рукой затылок. — Здесь моя женщина, которую я искал всю жизнь с тех самых пор, как впервые проснулся и увидел пустой её комнату в родительском доме. Здесь мой сын, о котором я знать не знал все эти десять лет. Здесь моя семья. И ей нужна помощь.
— Но как же твои мать и сестра? Другая твоя семья?
— Лейв, — Давен взял друга за плечи и заглянул ему в глаза, — моя мама полюбила Стрекозу. Знал бы, как она переживала, когда Эйрин вдруг пропала. Она только рада, что я теперь с ней. Может быть, совсем скоро мы все вместе поднимемся на поверхность, и я покажу сыну тот мир, о котором он только слышал. Я выведу его на площадь в разгар игрищ, я смастерю ему нормальную кровать, я научу его всему тому, что знаю сам. Но сначала мне нужно помочь его народу, его друзьям. Понимаешь?
— Но Айви…
— Моя сестра сама в состоянии о себе позаботиться, тем более что у неё тоже есть семья.
— Ладно, как скажешь, — Лейв тяжело вздохнул. Его лёгкие, не привыкшие к жизни в подземелье, горели. Горло раздирал кашель, и хотелось уже скорее убраться из этого жуткого места. Права была Мэри, зря он сюда пришёл.
— Пойдём, я провожу тебя, — произнёс Давен, заметивший состояние друга.
Он и сам подобным образом чувствовал себя, когда впервые оказался в Регстейне. Темнота, холод и пыльный воздух тяготили и заставляли чувствовать себя в ловушке, из которой не выбраться. Ему сложно было понять, что так сильно могло напугать ведьм и заставить их скрываться в подземелье, растить детей, которые никогда, может быть, не увидят солнечный свет. Сложно, потому что он уже убедился, что сказки про них — не сказки. Да, они не кидались огненными шарами, не изменяли мир по щелчку пальцев и не летали по воздуху, а просто жили в согласии с тем местом, что окружало их. Они ладонями ловили солнечные лучи, еле проникающие через спрятанные входы, превращали травы в исцеляющие снадобья, нанизывали, как бусины, друг на друга слова, способные облегчить боль или, наоборот, заставить тебя желать быстрой смерти. Они могли одним касанием вдохнуть жизнь в умирающее растение. Могли стать почти невидимыми, сливаясь телами с окружающим миром. Могли вызвать дождь и ветер. Нет, они не управляли природой — они просили, были её верными братьями и сёстрами, теми, кому открыты тайны мироздания. Наверно, именно за это люди не любили их так сильно, что обрекли на тяжёлую жизнь в этих подземельях.
Давен, огибая раненых, лежащих прямо на земле под его ногами, направился к выходу. Теперь ведьмы больше не скрывались. У них не было сил перетаскивать больных вглубь подземелья, как они делали всегда, когда им грозила опасность. Да и был ли в этом смысл, если к Ордену примкнул один из них? Тот, кто должен был защищать рубежи от неприятеля и прочих любопытных глаз?
— Всё, дальше сам, — остановился, наконец, Давен. Выход из пещер был недалеко, о чём свидетельствовали лёгкие порывы свежего воздуха, просачивающегося в пещеры. Их своды покрывал зелёный мох, льнущий к каменным бокам. Под ногами начали похрустывать веточки и листья.
— Ты точно остаёшься здесь?
— Да. Так надо, поверь мне.
Два старых друга хлопнули друг друга по плечам и молча разошлись. Давен смотрел, как Лейв удаляется, превращаясь постепенно в маленькую точку. Перед тем, как окончательно пропасть, эта точка обернулась и помахала рукой. Молчаливое прощание, которое дороже ненужных слов.
Давен постоял ещё немного на границе миров, каждый из которых теперь мог назвать по праву своим. Пнул камешек, попавший под ноги, и снова отправился в Регстейн. Туда, где его ждала семья.
* * *
Венди устало улыбнулась и снова прикрыла глаза. Опасность для её жизни уже миновала, но дышать ей до сих пор было сложно. Хотелось просто спать и видеть чудесные сны о том времени, когда она была молодой.
— Мам, а как вы с отцом познакомились? — Эйрин прервала размышления матери, коснувшись неловко её руки. Ей до сих пор не верилось, что отец жив. Был жив всё это время.
Вендела, младшая из круга семи, очнулась ровно неделю назад. Эйрин сразу же бросилась бы маме в ноги, вымаливая прощение… Но годы отчуждения сделали своё дело: переступить через стену, что они выстроили за последние десять лет, было трудно. Поэтому Эйрин так и не смогла сказать «прости». Вместо этого она проводила дни и ночи у постели мамы, готовая в любой момент прийти на помощь. Было бы странно, если бы Венди этого не заметила. Гордая взрослая жрица всё всегда замечала. Вот и теперь она сжала в дрожащих обессилевших пальцах руку дочери и улыбнулась, вспоминая о прошлом.
— Знаешь, а нашу первую встречу я и не помню, — она поджала губы, удивлённо пожимая плечами. Морщинки на лбу разгладились, и лицо посветлело. Такой свою маму Эйрин ещё не видела.
— А что помнишь? — Эйрин пододвинулась поближе, готовая жадно ловить каждый звук, слетающий с уст матери. Ей было просто жизненно необходимо
