существует. Не он себя сделал в лаборатории.
И самое стремное, что я люблю Эмику еще больше, когда вижу, как сильно она беспокоится из-за другого парня, который даже не настоящий парень, скорее странная бесформенная солянка истории. Я хочу обнять ее, погладить по волосам и сказать, что все будет в порядке, но мы на работе, в конце концов, и у нас есть очень четкие правила касаемо приемлемых и неприемлемых прикосновений с тех пор, как Эйзенхауэр ущипнул за задницу девушку у прилавка с жаренными во фритюре Oreo.
– Просто сделай кое-что для меня, – говорит Эмика. – Посмотри ему в глаза и скажи мне, что не видишь того, что вижу я.
Я смотрю в его глаза и вижу любовь. Вижу ненависть и злобу. Вижу революцию, честь и бесчестие одновременно.
И я говорю:
– Да, он кажется славным парнем.
Он блюет в ведро.
– Мне страшно, – говорит она. – Белая дама постоянно говорит о новом мегапрезиденте, которого они разрабатывают. Больше. Умнее. Лучше. Когда этот новый парень будет готов, что случится с Вадж’мом?
И я такой:
– Я уверен, что они что-то предусмотрели.
И она такая:
– Ага, предусмотрели убить его.
– Ты не знаешь наверняка.
Она дрожит:
– Нет, я знаю. Они собираются убить его. Мы должны что-то сделать, мы не можем просто позволить им…
Видя ее волнение, монстр тоже начинает волноваться: он трясется и угрожающе рычит.
И я такой:
– Эмика, тебе нужно успокоиться. – Я делаю шаг в ее сторону, и Вадж’м начинает беситься по полной: краснеет, рычит и дергает свою цепь.
– ТИРАНИЯ И УГНЕТЕНИЕ, ЭБИГЕЙЛ, – ревет он.
И я такой:
– Что, бля, происходит?
Эмика говорит:
– Все в порядке, Вадж’м. Ш-ш-ш. Все в порядке. Я в безопасности; ты в безопасности.
И Вадж’м тихо скулит.
– Видишь, – говорит Эмика. – Он хочет меня защитить. Вот что такое любовь. А мы должны защитить его.
И я такой:
– А почему мы? Я и так по уши занят тем, что пытаюсь сохранить работу. Почему я должен участвовать во всем этом?
И она такая:
– Потому что у тебя доброе сердце.
И я такой:
– Ага, не уверен насчет этого. У меня определенно нет сердца десятерых.
И она говорит:
– Нет, но, может, двоих или троих.
И она улыбается сквозь слезы, и я думаю: «Как я могу отказать этим глазам?»
– Ты очень красивая, – говорю я.
Меня передергивает, как только я это произношу, потому что «Ты очень красивая» – это одна из фраз, которые нельзя говорить коллегам, это указано в кодексе поведения сотрудников парка, ну и вообще, довольно тупо так говорить девушке, которая так сильно любит другого мужчину – нет, десятерых мужчин в теле одного.
Но Эмика улыбается и говорит:
– Конечно. Я же влюблена.
Поэтому я такой:
– Ну, давай поглядим, что будет, но пока не делай ничего безумного, хорошо?
А она:
– Ага, конечно.
Мистер Гупта вызывает меня к себе в офис в мой обеденный перерыв. Белая дама из Фонда Фрэнка и Фелисити Филдингов тоже там, сидит и широко улыбается.
– Хорошие новости, – начинает он. – Мы очень довольны твоей работой над Честером А. Артуром.
И я такой:
– И правда хорошие новости. Спасибо!
А он:
– Ага. Но мы ликвидируем персонажа.
– Что?! Почему? Как тогда люди узнают про закон Пендлтона о реформе государственной службы?!
И белая дама улыбается и говорит:
– «ФилдингКорп» создает нового гибридного президента. Мы примерно в неделе от завершения работ.
Мистер Гупта говорит:
– Когда новый гибрид приступит к работе, мы подыщем тебе другую роль. Мы думали, может быть… Джимми Картер?
И я думаю: «Божечки, я перехожу в высшую лигу. Однако я не полагал, что новый президент-монстр будет готов так скоро. Это плохая новость для нынешнего президента-монстра и любой влюбленной в него женщины».
И мистер Гупта такой:
– Кстати, пожалуйста, не говори никому о нашем разговоре. Эта информация, как ты понимаешь, требует аккуратного обращения.
И я такой:
– Да, непременно, ага.
Этим же вечером я навещаю Рамону в больнице и выкладываю ей все.
– У меня такое ощущение, что Эмика вот-вот сделает что-то необдуманное, – говорю я, – но у нее такое чистое и доброе сердце.
И Рамона такая:
– Ну, не знаю, звучит так, как будто у этой телки не все дома. Думаю, ты на нее просто запал.
А я:
– Может быть… но что, если она права и Вадж’м правда в опасности?
И Рамона такая:
– Ага, хороший аргумент, я об этом не подумала. Ладно, делай, что говорит смазливая телка.
– Но, с другой стороны, мистер Гупта – тоже хороший парень, и не хочется врать ему, особенно если он дает мне повышение.
И Рамона говорит:
– Ага, да ты в интересном положении, как говорит наш гинеколог. О, я знаю, как тебе поступить!
– Как?
И она говорит:
– Просто подумай… кого ты играешь, еще раз?
И я говорю:
– Ну, Честера А. Артура на данный момент, но на следующей неделе меня переведут на Джимми Картера.
И она говорит:
– Ух ты, окей. Просто подумай, что бы сделал Честер А. Артур и/или Джимми Картер?
– Откуда мне, блядь, знать? Им никогда не приходилось сталкиваться с таким дерьмом.
– Окей, я собираюсь ложиться, думаю, завтра меня ждет еще одна операция.
И я такой:
– Еще одна? Почему?
И она такая:
– Не знаю, я уже сбилась со счету. Может, в прошлый раз один из хирургов забыл во мне свое обручальное кольцо и теперь надеется его достать. В любом случае расскажи мне, чем все кончится.
Я думаю о совете Рамоны. На самом деле, если бы Честер А. Артур когда-нибудь оказался в такой ситуации, вероятно, он подлизался бы к начальству и рассказал мистеру Гупте, что у Эмики тайный роман с мутантом, прикованным к стене в кабинете белой дамы. Честер А. Артур всегда делал подобное дерьмо – в смысле, не точно такое же, но похожее.
С другой стороны, Джимми Картер кажется добряком, и мне кажется, что он бы скорее берег секрет своей подруги, так что, наверное, если я буду Джимми Картером, мне стоит поступать как Джимми Картер.
На следующий день я прихожу на работу, а там полиция.
– Что происходит? – спрашиваю я.
И Бенджамин Гаррисон такой:
– Вадж’м смылся.
И я такой:
– Да ну?
Гаррисон говорит:
– Амир пришел сегодня утром, а Мигель вообще не в себе. Они думают, что его чем-то накачали. Это все довольно ржачно.
– Почему ржачно? – спрашиваю я.
И он весь такой:
– Да потому что парк нормально работал до того, как все эти богатенькие технари
