ли ей. Как судья, стояла она здесь; он должен был высказать ей, чего он от неё добивается. Последующие минуты должны были решить её судьбу и, добавила она мысленно с угрозой, быть может и его. Внезапно вздрогнув, отпрянула она назад. Она не слыхала, как он вошёл в мастерскую, и его приветствие испугало её. Оно звучало довольно ласково, хотя не походило на приветствие влюблённого. Его рассердила та смелость, с какой она решилась без его позволения снять покрывало с его произведений; но, не решаясь явно высказать ей своё неудовольствие, он сказал насмешливо:
— Ты, кажется, чувствуешь себя здесь совсем как дома, прекрасная из прекраснейших. Или, быть может, богиня сама сбросила с себя покрывало, чтобы показаться её будущей заместительнице на этом пьедестале?
Этот вопрос остался без ответа. Негодование и страх хотя бы на миг позабыть цель своего прихода помешали ей даже вникнуть в его смысл. Указывая своим тонким длинным пальцем на статую, она спросила его, чьё это изображение.
— Богини Деметры, — отвечал он, — или, если ты хочешь и, как, кажется, ты уже сама узнала, дочери Архиаса.
Сердитый взгляд, который она бросила на него при этих словах, рассердил его, и он добавил строго:
— У неё прекрасное сердце; она не находит удовольствия мучить тех, кто желает ей добра, а потому я придал богине её приятные черты.
— Ты хочешь этим сказать, что мои не годились бы для этой цели. Но они ведь могут изменять своё выражение; кажется, ты уже не раз это видел. Единственно, на что моё лицо не способно и чему я сама никогда не научусь, даже в моих отношениях с тобой, это — искусно притворяться.
Он спросил довольно нежно:
— Ты, кажется, всё ещё сердишься на меня за то, что я вчера не сдержал своего обещания, — и при этом взял её руку.
Она быстро отдёрнула её и вскричала:
— Ты мне велел передать, что дочь богача Архиаса удерживает тебя вдали от меня, и ты думал, что я, как дочь варвара, должна этим удовлетвориться.
— Какие пустяки! — сказал он недовольным тоном. — Её отцу, моему бывшему опекуну, я обязан многим, а принимать гостя с почётом требуют и ваши обычаи. Но твоё упорство и ревность просто невыносимы. Чего я требую от твоей любви — только немного терпения. Подожди, наступит твоя очередь.
— Да, я знаю, что после первой наступает черёд второй и третьей. После Гулы заманил ты мою младшую сестру, Таус, в эту мастерскую. Или, быть может, я путаю, и Гула была второй?
— А, так вот в чём дело! — вскричал Гермон более удивлённый, нежели испуганный разоблачением этой тайны. — Если ты желаешь, чтобы я подтвердил это, так изволь: они обе были здесь.
— Потому что ты их завлёк твоими фальшивыми любовными клятвами.
— Не правда, эти посещения не имели ничего общего с моими сердечными делами. Гула пришла меня благодарить за оказанную ей услугу; ты ведь её знаешь, а матери такая услуга кажется всегда очень важной.
— Но ты сам её высоко ценил, потому что потребовал за неё её честь.
Рассерженный художник сказал запальчиво:
— Придержи свой язык! Незваной пришла ко мне эта женщина и такой же верной или неверной мужу ушла она, как и пришла. Если я и воспользовался ей как моделью…
— Гула — жена корабельщика, — прервала его насмешливо Ледша, — превращённая скульптором в богиню!
— В торговку рыбами, если ты уж хочешь знать. Я видел на базаре молодую женщину, предлагающую сомов; мне понравился такой сюжет для статуи, и в Гуле я нашёл подходящую модель. К сожалению, она лишь изредка решалась приходить, и я мог только вылепить эскиз, вот он стоит там в шкафу.
— Торговки рыбами? — повторила Ледша презрительно. — А для чего пригодилась тебе моя Таус, это бедное дитя?
Он, как бы желая скорее избавиться от этого вопроса, быстро проговорил, указывая рукой на место перед окном:
— Здесь в жаркие дни сбрасывали молодые девушки свои сандалии и ходили по воде. Я увидал ноги твоей сестры; они были самые красивые, и Гула привела мне девушку в мастерскую. Ещё в Александрии начал я статую молодой девушки, держащей в руке ногу и вытаскивающей занозу; вот для неё-то мне была нужна твоя сестра.
— А когда очередь дойдёт до меня? — пожелала узнать Ледша.
— Тогда, — отвечал он, вновь подпадая под власть её необычайной красоты и придавая своему голосу дружеское, почти нежное выражение, — тогда вылеплю я по твоему образу прекрасное создание, достойный торс для статуи этой богини.
— И тебе будет нужно много времени для этого?
— Чем чаще ты будешь приходить, тем скорее пойдёт работа.
— И тем вернее будут указывать на меня пальцами биамиты.
— Однако ты решилась же сегодня прийти незваная сюда при ярком дневном свете.
— Потому что я лично хотела тебе напомнить, что я жду тебя сегодня вечером. Вчера ты не пришёл, но сегодня… не правда ли?… ты придёшь.
— С радостью, если только будет малейшая возможность.
Нежный взгляд её тёмных очей встретился с его взором; он протянул к ней руку, нежно произнося её имя; она бросилась в его объятия и страстным движением обвила своими прекрасными руками его шею, но, когда его губы коснулись её щеки, она вздрогнула и быстро высвободилась из его объятий.
— Что это значит? — удивлённо спросил он, стараясь привлечь её к себе.
Она стала просить его нежным мягким голосом:
— Нет, не теперь, но, не правда ли, дорогой мой, я буду ждать тебя сегодня вечером? Только на один этот вечер оставь дочь Архиаса ради меня, которая тебя больше любит. Сегодня ночью будет полнолуние, а в такую ночь, ведь ты знаешь, что мне было предсказано, должно выпасть на мою долю самое высшее счастье, какое боги дарят смертному.
— И на мою также, — вскричал Гермон, — если ты согласишься разделить со мною твоё счастье!
— Значит, я жду тебя на острове Пеликана. Даже когда луна будет стоять над этими высокими тополями, я всё ещё буду ждать. Ведь ты придёшь? И если твоя любовь слабее и холоднее моей, то ты всё же не захочешь меня обмануть и таким образом лишить меня счастья всей моей жизни.
— Могу ли я это сделать! — вскричал он, оскорблённый её недоверием. —
