Минул час, а может, пять минут — этого Макс знать не мог. Он утратил чувство времени. Ему было известно, что лишение узника связи с внешним миром, вывод из строя его внутренних часов — полезнейший инструмент в наборе допрашивающего, так что он намеренно абстрагировался от мыслей о времени. Порой пленники сходят с ума, пытаясь осознать, день сейчас или ночь, утро или вечер, а Макс не собирался предоставлять противнику лишнюю возможность помучить его.
Во Вьетнаме он с такой проблемой не сталкивался. Сквозь щели в клетках и камерах, в которых держали его с приятелями, всегда проникал лучик света. Не понаслышке знакомый с различными техниками допроса, Макс знал, что метод лишения чувства времени действенен только в том случае, если заключенный на этом зацикливается.
Но что еще они для него приготовили? Оставалось лишь смиренно ждать.
Поблизости щелкнул тяжелый замок. Макс не слышал приближавшихся шагов, значит, дверь достаточно толстая. Помещение, в котором его держали, скорее всего, было изначально спроектировано как тюремная камера. А раз у респонсивистов заготовлена такая камера… не к добру это.
С ржавым скрежетом открылась тяжелая дверь. Либо петли редко двигались, либо камера располагалась в каком-то сыром помещении, возможно, под землей. Макс не смел шелохнуться, отчетливо слыша шаги двух пар ног, приближавшихся к его кровати. Поступь одного была потяжелей, хотя оба точно мужчины. Ковач с напарником?
— Он уже должен был прийти в себя, — произнес Зелимир.
— Он здоровый детина, должен-то должен, — согласился с ним второй, в речи слышался американский акцент. — Да вот на каждого оно действует по-разному.
Ковач похлопал Макса по щекам. Тот промычал что-то нечленораздельное, давая им понять, что почувствовал, но еще слишком слаб, чтобы отдавать себе в этом отчет.
— Уже сутки прошли, — заметил серб. — Если не очухается через час, вколю ему стимулятор.
— А как же остановка сердца?
У Макса екнуло в груди. Черта с два он останется лежать к их следующему приходу.
— Мистер Сэверенс скоро прибудет. Мы должны выяснить, ° чем они с сыном говорили. Он же всю дорогу был под седативными; кто знает, что он там мог выболтать?
Им срочно нужна информация, смекнул Макс. Вопреки распространенному мнению, допрос обычно растягивается на недели, а то и на месяцы. Единственным относительно действенным способом извлечения информации в короткие сроки является причинение боли, неимоверного количества боли. В этот момент жертва готова сказать все, что захочет услышать допрашивающий. Задача заключается в том, чтобы не раскрывать своих намерений, и тогда у пленника не будет иного выбора, кроме как рассказать чистую правду.
У Макса в запасе был только час, чтобы понять, что именно хочет услышать Ковач, потому что он скорее сдохнет, чем расскажет ублюдку правду.
Кевину Никсону стало не по себе, как только он обошел ограждение и вошел на съемочную площадку. Находясь здесь, он нарушал клятву, данную покойной сестре. Оставалось надеяться, что она сможет простить его, учитывая сложившуюся ситуацию. Часть нового фильма Донны Скай снималась в старом складе, брошенном после объединения Германии. Здание чем-то напомнило Кевину «Орегон», за исключением того, что ржавчина здесь была настоящая. На парковочной площадке сгрудились шесть полуприцепов, грузовые автомобили, подпорки, операторские тележки, а также система узкоколейных рельсов для так называемой «съемки в движении», пронизывавшая всю площадку. Там и тут сновали люди, работая с удвоенной скоростью, ведь в кинобизнесе фразу «Время — деньги» можно понимать буквально. День работы здесь стоил продюсерам 150 ООО долларов.
Организованный хаос съемочной площадки высокобюджетного фильма был до боли знаком Никсону, но теперь казался таким далеким и чуждым.
Охранник в форме, но без оружия уже направился было к Кевину, как с другого конца парковки его окликнули:
— Поверить не могу, это и правда ты!
Гвен Расселл прошмыгнула мимо охранника и крепко обняла его, уткнувшись лицом в густую бороду, но сперва расцеловав в обе щеки. Тут же отступила на шаг и осмотрела его с головы до ног.
—Потрясно выглядишь.
—В конце концов я разочаровался в диетах и два года назад сделал операцию.
Это был его последний рубеж в вечной борьбе с избыточным весом, и он ни разу не пожалел о своем решении. До операции получить цифру ниже 100 кг на весах Кевину не удавалось. Теперь же он весил ни много ни мало 80 кг, и вес его уже не менялся.
Повара на «Орегоне» готовили для него особые блюда, согласовываясь с послеоперационной диетой. Физические упражнения Кевина никогда не привлекали, и все же он ни на шаг не отступал от своего режима.
—И правильно сделал, дружище.
Она взяла его под руку, и вместе они пошли вдоль ряда трейлеров, припаркованных на одной стороне площадки.
Волосы Гвен были жвачечно-розового цвета, на ней были яркое обтягивающее трико и мужская рубашка. С шеи свисала по меньшей мере дюжина золотых ожерелий, а в каждом ухе торчало по шесть серег. Она была помощницей Кевина, еще когда его номинировали на «Оскар», а теперь и сама стала успешным визажистом.
—Несколько лет назад ты просто как в воду канул. Никто понятия не имел, где ты, чем занимаешься, — тараторила она, — так что давай-ка поведай мне, что там у тебя нового?
—Да нечего рассказывать, если честно…
Гвен фыркнула:
—О-о, ну да. Пропадаешь где-то лет этак восемь, а теперь заявляешься и говоришь, что нечего рассказать? Типа, не достиг катарсиса, не познал нирвану или что там? Стой-стой, ты же сказал, что хочешь поговорить о Донне. Ты присоединился к этой ее группе реакционистов?
—Респонсивистов, — машинально поправил Кевин.
—Неважно. Так да или нет?
—Нет, но мне надо с ней это обсудить.
Они дошли до гримерного трейлера. Гвен распахнула дверь и вскочила вверх по ступенькам. В нос резко ударил одурманивающий запах косметики и ароматизирующих смесей. Под длинным зеркалом на всю стену в ряд выстроились шесть стульев, а перед ними находилась барная стойка с бутылками и кружками самых разных форм и размеров. Здесь же валялись карандаши для подводки глаз, а косметических кисточек хватило бы, чтобы подмести целый стадион. Гвен вытащила из холодильника пару стеклянных бутылок, кинула одну Кевину и развалилась в ближайшем кресле. В ярком свете ламп ее волосы смахивали на сладкую вату.
— Да ладно тебе! Сразу после «Оскара» — который ты заслуживал, как никто другой, — оп, и нет тебя. Так в чем же дело?
— Нужно было срочно убраться подальше от Голливуда. Не могу больше выносить это все.
Конечно же, Кевин не собирался резать правду-матку и рассказывать, чем он на самом деле занимался после ухода из кинобизнеса, но Гвен была его давнишней подругой и заслуживала знать правду.
