Найджел бросился за ним. Райт и сержант двинулись наперерез. Но пробиться сквозь плотный поток пассажиров, преградивший ему дорогу, было так же трудно, как плыть поперек сильного течения. Спотыкаясь, наталкиваясь на людей, Найджел отклонился от курса и потерял из виду беглеца, которого к тому же ему и не очень хотелось преследовать. Когда он снова заметил Стивена, тот был совсем не там, где он ожидал его увидеть. Скрывшись в толпе, он резко взял вправо, вернулся назад, как заяц, преследуемый гончими, и теперь стоял метрах в тридцати от Найджела.
Найджел отчаянно замахал инспектору Райту, который, грудью раздвигая толпу, бежал к нему. Снова повернувшись лицом к платформе, он увидел, как Стивен Протеру берет из автомата перронный билет, и сердце его сжалось от жалости. В тот же миг он скорее почувствовал вибрацию воздуха, чем услышал в неразборчивом гуле звук, похожий на отдаленный барабанный бой или на раскат грома.
«Нет! Не надо! Не надо!» — безмолвно закричал Найджел. Контролер, не слыша криков Райта и не замечая его отчаянной жестикуляции, пробил билет Стивена. Грохот нарастал. Поезд был уже рядом. Найджел и Райт выскочили на платформу. В двадцати метрах от них бежал Стивен, он оглянулся, обошел пытавшегося его задержать носильщика и понесся навстречу громадному локомотиву, который тянул длинный состав, напоминавший неудержимый поток лавы. Он понесся навстречу поезду, словно там ждало его спасение, а не гибель, и бросился под стальные колеса.
— Когда вы начали подозревать Стивена? — спросил Райл.
— «Когда он ее полюбил?» Кто может ответить на такой вопрос? — В голосе Найджела звучали усталость и горечь. Клэр взяла его за руку. Был поздний вечер, они втроем сидели у Клэр в студии. Найджел обернулся к Райлу: — Извините. У меня паршивое настроение. Мне он нравился.
— Тогда давайте оставим этот разговор.
Лицо Райла уже не было таким бледным. Он разглядывал студию, наслаждаясь, как выздоравливающий после опасной болезни, зрелищем обычных, давно знакомых вещей. Найджел все же ему ответил:
— Навела меня на мысль пометка в календаре мисс Майлз на тот день, когда ее убили: «Торсдень?!» Что это могло означать, кроме решающего объяснения по поводу книги генерала Торсби? Киприан Глид рассказал, что он видел, как в то утро, когда верстку отсылали в типографию, его мать стояла над ней одна в комнате Стивена. Если бы это она подправила верстку, то ни за что не написала бы этого слова на календаре, да еще с восклицательным знаком. Следовательно, все было наоборот. Даже гибридное слово тут показательно. Она ненавидела словотворчество. Стивен изобретал нелепицы, чтобы позлить ее. Поэтому, со свойственной ей ребячьей мстительностью, она этим нелепым словом обозначила день, когда истекает срок ее ультиматума.
— Но мотив такой неубедительный, — возразил Райл. — Неужели он убил ее только потому, что она грозила рассказать издателям о его махинации с версткой?
Клэр сказала:
— Ведь это было бы с ее стороны голословным утверждением, которое он мог отрицать. С какой стати компаньоны ей бы поверили?
— Под удар была поставлена его работа, все его существование. Так он это воспринял. Ее угроза только подожгла фитиль. Но сам фитиль — долгая история затаенной ненависти. О ней невыносимо даже подумать. — Найджел помолчал. — Вы не отдаете себе отчета в том, что Стивен много месяцев кряду сидел бок о бок с женщиной, которая высосала из него все соки, лишила его жизнь всякого смысла. И разделяла их только тонкая перегородка и раздвижное окно. Их ребенок…
— Что? Какой ребенок? — воскликнул Райл.
Найджел рассказал ему историю Пола Протеру.
— Стивен подменил страницу в автобиографии потому, что подлинный текст открыл бы его связь с Миллисент и то, что у них был ребенок, а также причину, по которой он восстановил купюры в верстке. Для этого нам достаточно было выяснить, что среди погибших в Уломбо был некий Пол Протеру.
— А я думала, ты поверил, что отцом ребенка был его брат, — сказала Клэр.
— Сначала поверил. — Найджел объяснил Райлу, как обстояло дело с Питером Протеру. — Видите ли, у Стивена было две линии обороны. Первая — это помешать нам узнать, что у него вообще был сын. Первую линию я прорвал, но он спрятался за вторую. Это произошло у него дома, когда он пригласил меня поесть. Он мне рассказал тогда, что у Миллисент был ребенок от его брата, Питера, студента, который готовился принять духовный сан, и что он, Стивен, взял грех на себя, спасая карьеру Питера. Придумано все было очень ловко. Попробуйте опровергнуть эту версию — ведь Питер стал миссионером, а через год или два умер.
— А что вас заставило усомниться?
— Поэма Стивена. И то, что он больше ничего не мог написать.
— Не понимаю, — сказал Райл.
Найджел встал и нервно заходил по комнате.
— «Пламя и пепел»— ключ ко всей этой злосчастной истории, — сказал он наконец. — Стивен с необычайной убедительностью рассказал мне, что произошло с Питером. Он заставил меня прочувствовать все его муки: как его соблазнили, как бессердечно отринули, словом, показал крестный путь, по которому провела этого молодого идеалиста Миллисент Майлз. Поэма, сказал он, была написана о том, что пережил у него на глазах его брат. Ладно. Но потом я обнаружил, что впоследствии он снова и снова пытался писать стихи и ничего из этого не выходило. Если в «Пламени и пепле» запечатлен чужой опыт, почему же воображение и поэтический дар так изменили Стивену, когда он пытался писать о чем-то другом? То, что он больше не мог ничего создать, все сильнее и сильнее убеждало меня, что эта поэма родилась из собственного душевного опыта, из той смертной муки, которая испепелила его талант, разбила ему жизнь. Поэты, знаете ли, выносливые люди. Они стойко переносят чужие страдания. Но от душевных ран, нанесенных самому поэту, его талант порой гибнет. После того, что он пережил в молодости из-за Миллисент, он решил закалить свою душу, стать неуязвимым, ушел в себя, сжег за собой все мосты, и его поэтический дар сгорел вместе с ними.
— Однако и через столько лет он не стал неуязвимым для Миллисент? — задумчиво спросила Клэр.
— Нет. Его сын, Пол, — единственное, что осталось у него после крушения. Поэзия ему изменила, он возложил все надежды на этого мальчика, отдал ему весь жар своей души. А Пол погиб. У Стивена не осталось ничего. Понимаете, как велико было искушение разоблачить губернатора, чья безрукость стоила мальчику жизни?
— Да, но Миллисент… — начал Райл.
Найджел круто повернулся к нему:
— А вам не приходит в голову, что одной из причин, толкнувших Стивена на убийство, было желание спасти от нее вас? Чтобы она не искалечила вашу жизнь так, как тридцать лет назад искалечила его собственную?
— О Господи, о Господи… — забормотал Райл, не смея поднять на Найджела глаза.
— Да, это была одна из причин, хотя и не главная. Сказалась тут и его литературная порядочность: он не мог допустить, чтобы путем шантажа его заставили согласиться на переиздание ее пошлых романов.
