Гебль быстро проводит ребрендинг кафе. С фасада он убирает фамилию «Шиндлер» и заменяет ее своей «Фр. Гебль»; правда, шрифт и стиль неоновой подсветки остаются точно такими же. Гебль заменяет чашки с логотипом Шиндлеров на дне своими, новыми. Цветовая схема не меняется: кремовый фон с красными и желтыми полосами и, естественно, орлом; но теперь на груди у птицы изображена буква H, а под ним стоит «Кондитерская-кафе Гебля» (Konditorei Café Hiebl).
Гебль – человек сообразительный и хорошо понимает, что главная ценность кафе заключается в его репутации, создававшейся не один год, в знакомых всем особенностях, в том числе и шрифте, только без «дегенеративной» музыки. «Кафе Гебля» – это своеобразный памятник кафе «У Шиндлеров», пусть даже бывшее еврейское заведение стало теперь местом встречи нацистов.
Гуго Шиндлер, находящийся в тюрьме, совершенно не настроен приветствовать эти не разрешенные им перемены. Геблю хватает бестактности обращаться к «своим гостям», когда он открывает кафе под новым названием, и в Гуго, лишившегося всего, это может вызывать только сильнейшее раздражение. Через месяц происходит фактическая кража виллы Шиндлеров. И то и другое – результат махинаций нацистского гауляйтера, выкупившего недвижимость и бизнес по оскорбительно низкой цене.
Прошло восемьдесят лет, и я снова задумываюсь о смысле старого антисемитского плаката с изображением Мария-Терезиен-штрассе, с которой успешно развивающиеся еврейские компании вытесняют своих менее удачливых немецких конкурентов. Местные уроженцы, такие как гауляйтер Гофер и его протеже Франц Гебль, взяли свое всего лишь через несколько месяцев после аншлюса. Нацисты будут теперь жить в доме детства моего отца; нацисты будут собираться в кафе, которое открывали и содержали мои родной и двоюродный деды.
И теперь, когда я беру чашки Гебля с полки в своем кабинете, то все время думаю, кто были люди, пившие из них, и что они делали во времена Третьего рейха.
13
Еврей-нацист
Инсбрук, лето 2019 года
Передо мной фотография двоюродного брата Гуго, Эгона Дубски, единственного сына брата Софии, Леопольда. Я обнаружила его в истории евреев Тироля, и относится он ко временам Первой мировой войны. На нем изображен молодой, круглолицый, близорукий, слегка косящий человек. В военной форме Эгону явно неуютно, он стесняется и нервничает; он вовсе не таков, как подтянутый, молодцеватый Гуго, более неловок и скован, чем его двоюродные братья. Я полагаю, что Эгон меньше подготовлен к трудным горным походам, потому что не вижу его ни на одной фотографии, где его отец снят за этим занятием с Гуго и Эрихом: все трое – члены Альпийского клуба.
Именно Леопольд перевез семейство Дубски в Инсбрук из Богемии в 1870-х годах и обучил Шиндлеров всем тонкостям винокурения на своей фабрике по улице Хайлиггайст-штрассе. Его сын, похоже, уродился совершенно другим. Упоминания о нем обрывочны: один историк пишет, что он страдал нервной дрожью и легко поддавался внушению; свидетель по делу о реституции собственности утверждает, что у него «наблюдается некоторая умственная отсталость» (nicht als vollwertig zu nehmen). Мне он почти всегда представляется робким хилым человеком.
Хочется узнать о нем побольше и сравнить судьбу Дубски и их компании в сумрачные тридцатые годы с тем, что происходило в то же время у Шиндлеров. И вот я снова в Инсбрукском земельном архиве. Только теперь мне нужны все материалы о компаниях Дубски.
39. Эгон Дубски в форме кайзеровской армии времен Первой мировой войны
Как только я начинаю их просматривать, то сразу понимаю, что открываю целый пласт семейной истории, о котором отец никогда нам не рассказывал; и вскоре я нахожу причину, почему о дяде Курта, Эгоне, никто нигде не упоминал. Вместе с моим двоюродным дедом Эрихом и его сыном Петером Эгон Дубски в 1933 году перешел из иудаизма в христианство. Возможно, так они хотели защититься от подъема антисемитизма. Потом он сделал еще более решительный шаг, почти оторвался от своих корней – и угодил прямо в лапы национал-социалистов.
Именно в Инсбрукском земельном архиве я узнала, как произошло сближение Эгона Дубски и арийки Алоизии Бертольди, его счетовода, которую все звали Луизой. Она много лет проработала у Дубски. Через Луизу Эгон познакомился с ее братьями Иоганном и Карлом Бертольди, и, кажется, они затянули его в мир нацистского подполья.
После запрета нацистской партии в Австрии в 1933 году «нелегалам» нужны были деньги, люди, которые могли служить прикрытием, и транспорт для контрабандной перевозки листовок из-за границы с Германией. Я установила, что с декабря 1936 года Эгон стал заниматься этой деятельностью и секретно ввозил нацистские пропагандистские материалы в Тироль. Что завело его на этот путь: искренняя вера в правоту дела или инстинкт выживания?
Оказалось, Эгон связался с водителем, работавшим в компании Дубски. Да, Эгон не ходил в горы, но состоял в Инсбрукском спортивном клубе, где познакомился с пронацистски настроенным Готфридом Аукенталером. В 1936 году Аукенталер лишился работы, и Эгон тут же взял его к себе водителем. В отчете государственного обвинителя от 25 августа 1937 года отмечено, что Эгон признавался Аукенталеру: если нацисты все-таки придут к власти, еврейское происхождение может сильно ему повредить; следовательно, взяв на работу сочувствующего нацистам Аукенталера, Эгон застрахует себя.
Но уже потом Аукенталер показал, что Эгон согласился взять его на работу только потому, что он, Аукенталер, состоял в нелегальной нацистской партии. Своему новому начальнику-еврею Аукенталер похвалялся, что он не только активный ее член, но и сотрудник инсбрукского отделения SA. Последнее было неправдой, но помогло Аукенталеру устроиться.
Согласно обвинительному показанию 1937 года, Эгон неоднократно пытался вступить в пограничную милицию (Frontmiliz) – одну из австрийских военизированных организаций, которые появились после Первой мировой войны для поддержки армии. Из архивных материалов не совсем понятно, получилось ли у него это. Возможно, он служил в транспортном подразделении пограничной милиции.
Ясно, однако, что Эгону предложили обслуживать два принадлежавшие милиции автомобиля, которые нужно было держать в гараже. Один из них имел для нацистов особую сентиментальную ценность: то был представитель марки Steyr, на котором Франц Гофер в 1933 году бежал из Австрии. По сведениям обвинения, поставив автомобили к себе в гараж, Эгон сразу же начал уговаривать Аукенталера угнать их из пограничной милиции и передать в Германию, нацистам. Безрассудный замысел Эгона был таков: Аукенталер передает машины нацистам и заявляет, что это «любезный подарок от Эгона Дубски». Аукенталер показывал, что делал вид, будто согласен, но не стал выполнять указаний Эгона.
Изо всех сил стараясь стать своим в среде немецких нацистов, Эгон предпринимал, как ему казалось, дополнительные меры самозащиты. 22 января 1937 года они с Луизой заключили договор о совместном владении собственностью (Gütergemeinshaft Vertrag). Это означало, что теперь они владели активами друг друга (но и взаимно отвечали по долгам). Через пять дней, 27 января 1937 года, Эгон с Луизой обвенчались в местной католической церкви. Свидетелями со стороны невесты были ее братья, Иоганн и Карл Бертольди; в свидетельстве о браке Эгон указал, что имеет римско-католическое вероисповедание.
