шлепанцах на босу ногу. В руке у Геннадия тетрадь. Та самая. Илларион останавливается, тяжело дыша. Геннадий уходит.
Гранатовый смерч
Нет разницы между видениями и плаванием…
«Плавание святого Брентана»
1
События, которые произошли в Дуракине за последние месяцы, не прошли, да и не могли пройти бесследно для компании друзей, называвших себя охнебартами. Несколько месяцев подряд их надежды сменялись разочарованиями, а разочарования надеждами. Казалось, то, к чему они стремились всю свою жизнь и что смутно маячило на их горизонте, обрело в лице их нового друга Никлича простую и ослепительную конкретность. Он был прост и доступен, он ходил на их встречи и щедро делился всем, чем владел, и вдруг он исчез, пропал, растворился вместе с Ольгой, не сказав им ни слова, не объяснив, не попрощавшись. Каждый из охнебартов глубоко и в одиночку переживал случившееся. Не хотелось встречаться и видеть горечь в глазах друзей, не хотелось выдавать свою собственную боль. Так продолжалось без малого две недели. Наконец, инициативный Глеб сделал первый шаг и назначил встречу.
Однако читатель вправе спросить, кто такие охнебарты и что с ними произошло? Отвечу цитатой из дневника Никлича, внушительные размеры которой оправданы тем, что она отвечает на заданный вопрос максимально коротко и точно. Ниже выдержка из дневника Никлича, наблюдения которого отмечены особой остротой и свежестью по причине новизны всего, с чем он — человек, «упавший с Неба», — встретился в Дуракине:
«Если бы меня спросили, кто такие дуракинские охнебарты, я бы ответил так: это очень разные люди, объединенные одним стремлением. Убежденные в том, что оправданием земли является Небо, а Небо с Солнцем, Луной, звездами, облаками, ветрами, ангелами и всем, чем оно богато, находится внутри нас, они обратились к самим себе и полюбили себя, потому что Небо и „Я“ — это одно и то же. Перед Небом все равны, и потому среди охнебартов нет лучших и худших, главных и второстепенных. Они любят друг друга, потому что, прежде всего, видят в другом Небо и потому, что они — охотники за небесными артефактами, или охнебарты.
Что такое небесные артефакты? Это не только объекты, которые падают с Неба, но это и воздух, который все обнимает, и ветер, который есть дыхание или дух, и огонь, который есть в каждом из нас, и все, что видит глаз и слышит ухо: горы, море, деревья, трава, тишина, шепот, гром, и тончайшие движения души, и могучие порывы духа — все это также небесные артефакты.
Единственное, чего охнебарты избегают, — это мертвых наименований, которые, как удав, окольцовывают душу и ум, лишают человека свободы и инициативы. Таким давно уже стало слово, звучащее по-разному на разных языках и обозначающее Хозяина Неба. Это слово стало тесным, душным, безнадежным, оправдывающим все что угодно и претендующим на объяснение всего. Любое событие, большое или маленькое, прекрасное или безобразное, дуракинцы объясняют одним этим понятием, предполагая, что стоящее за ним существо является Целью и Причиной Вселенной. Они назойливо и бесцеремонно выпрашивают у него милости, превозносят его, льстят ему, раболепствуют перед ним, и таких половина Дуракина, а вторая половина не знает ни Неба, ни его Хозяина, считая все это домыслом слабых и интересуясь только дурманом и комфортом.
Что из того, что в древности приходили высокие духом мужи и свидетельствовали о Едином Хозяине? В других странах приходили другие мужи и не менее убедительно свидетельствовали о множестве Хозяев. Охнебарты знают, что и те и другие были правы: каждый мудрец видел Небо своими глазами, и любому истинному свидетелю Небо открывалось по-своему. Охнебарты стремятся увидеть Небо своими глазами и в собственном сердце, а не через проекции древних мудрецов.
Любой дуракинец расценил бы такую позицию как дерзость и вступил бы с охнебартами в спор, отстаивая то, чего он не знает, но охнебартов не так легко найти и еще труднее заставить их с кем-то спорить.
В некотором смысле об охнебартах можно сказать, что они освободились из капкана заезженных идей: все они были людьми свободных профессий, относились к своим занятиям как к призванию, и никто из них не был жертвой обстоятельств. Жалобы на обстоятельства, столь типичные для дуракинского обывателя, были им вообще не свойственны. Они видели обстоятельства как проекцию своего „Я“ и в какой-то мере умели их контролировать.
Вот что я узнал и записал в дневнике о каждом и каждой из моих новых друзей в конце первого дня общения. Их было шестеро, и каждый из них был красив особой неповторимой красотой человека, причастного к внутренней тайне, к глубинным водам, в которые они были погружены. Отсвет этой причастности сглаживал угловатость одних и порывистость других, их обычные для молодых людей разногласия и споры. Каждого я полюбил по-особому и нес в себе его или ее облик и состояние, встречая взаимную симпатию и понимание.
Глеб был главой охнебартов, человеком инициативным и отважным, дважды побывавшим в высокогорных экспедициях в Гималаях, подолгу жившим в буддийских монастырях Монголии и Бурятии. Он объединил дуракинскую группу охнебартов и очистил ее от того показного и внешнего, что среди любителей популярного чтива зовется „эзотерическим“. Он был невысок, худощав и рыжеволос, слегка заикался и среди патентованных духовных искателей и их наставников считался человеком несерьезным, ставящим практику выше интеллекта. Его птичий нос с горбинкой и острый подбородок делали его похожим на Дон Кихота, а глаза были проказливыми, как у Сальвадора Дали. За счет интенсивных самопогружений и постов он излучал сухую бодрящую энергию типа Альфа и был признанным мастером состояний и опорой созданной им группы.
Кондрат был деловым человеком, занятым в промышленных и финансовых сферах, но прежде всего он был основательным человеком, и когда его интересы переместились из области экономики в область метафизики и мистики, он вложил в это увлечение всю свою силу. Это стало его единственной страстью, а прежние занятия отодвинулись на второй или даже еще более дальний план и вошли в область ежедневных автоматизмов. По роду своей деятельности Кондрат часто и подолгу уезжал из Дуракина и жил в экзотических местах Востока и Запада, что служило, прежде всего, его основным интересам: контакты, установленные им с охнебартами других городов и стран, немало способствовали внутренней устойчивости дуракинской группы.
Невысокая, легкая, с золотистым отливом волос, Ольга оказалась пианисткой, выступавшей с различными камерными ансамблями, она же являла собой редкий случай глубокой погруженности в свой сущностный тип. В этом смысле древний греческий царь был
