Будто одурманенный следил за каждым взмахом точеных рук, водопадом струящихся по плечам шелковистых волос, ритмичным скачком упругой и такой манящей груди, и чувствовал себя конченым извращенцем.
Нельзя. Запретная она. Во всех отношениях запретная. Но связь, протянувшаяся между ними, имела на этот счёт свое виденье. Она противилась его приказам, рвала на части, заставляя вестись на поводу у первобытных инстинктов и коварно, неумолимо подталкивала к самому краю бездны.
Влада не видела его, отдавшись во власть знаменитого хита. На рабочем столе царил разгром, повсюду просматривались белесые следы рассыпанной муки, а ей хоть бы хны. На лице застыла отстраненная улыбка, подол просторного платья то взлетал выше колен, оголяя нежную кожу бедер, то падал вниз, до самого пола. Она была такой… неземной, дикой, необузданной и до мучительной дрожи ранимой.
Ни от одной девушки ещё так не плыл, не мучился так и не изводился. Теперь на собственной шкуре прочувствовал, каково это, хотеть кого-то и знать, что вам не быть вместе. Он желал ту, которую нельзя получить, и сходил с ума, не зная, как быть дальше.
Казалось, вот же она, только протяни руку. Позови, она тут же откликнется, позабыв о причиненной им боли. Почему-то был уверен в этом на все сто процентов. Его Ладка такая, не сможет долго таить обиду, как и он сам.
Непроизвольно улыбнулся. Даже не понял, с каких это пор она стала «его». Точно слетел с катушек, по-другому никак не назовешь. Не Владку надо гнать в шею, а его, больного на всю голову придурка.
Опомнился уже на улице. И как только не спалился?
От досады саданул ногой по скату и, сцепив от боли зубы, запрыгнул в салон внедорожника. Какого хрена? А если бы кто-то увидел? Ладно, девчонка, ни ума, ни фантазии, но он-то? Он? Здоровый взрослый мужик, а ведет себя…
Так! Всё, проехали. Язвительно усмехнувшись, передернул плечами, сбросив с плеч случайные чувства. Вот так-то лучше. Узнал прежнего себя.
— Алё! Вань, — набрал лысого, вылетев в распахнутые ворота, на ходу посигналив охране, — давай нажремся?.. Когда? Да хоть бы и сегодня вечером…
Седых был только «за». Давно подбивал Гончарова на дружеские посиделки, и вот, наконец-то дождался.
— Только клубас выбери поприличней, и желательно, с отдельными випками, — попросил напоследок, предвкушая возможность расслабиться. Если и после этого не отпустит, тогда точно хана ему, в самом прямом смысле слова.
Глава 15Должен ведь быть какой-то способ?
Неужели нет лекарства от любви? Хоть какого-то? Кроме яда, конечно.
Пробовала гулять до утра — бестолку. Напиваться — ну так себе: пока в крови гуляет градус — пока и хорошо, а потом… такие качели, что проклинаешь всех, кто попадется под руку и в первую очередь себя. И только звонок от куратора, пригрозивший лишить меня стипендии, заставил опомниться и взяться за ум.
Господи, что со мной? Разве так можно? Чем не беда — послал на три буквы любимый человек. Пха! Честно? Было обидно и больно, но — это же Лёшка. Нечего удивляться.
Казалось, знала его всю жизнь, и любая реакция с его стороны была ожидаемой. Ну не тот он мужчина, чтобы бросаться в распростертые объятия, стоит только вильнуть задом. Не в моем случае, так точно. Уже привыкла, что невезучая. Невезучая и… упрямая.
Знаю, сама виновата. Насильно мил не будешь, но блин, проще поверить в инопланетян, чем в невозможность влюбить в себя Гончарова.
— Вот что бывает, когда связываешься со старшим на пятнадцать лет мужиком, — приправила кровоточащую рану Таська, решив таким образом «поддержать» меня. — А ты, давай, пироги ему пеки, стелись красной дорожкой, унижайся. Слушай, Лад, я всё понимаю, любовь и всё такое. Я поддерживала тебя, как только могла. Но она односторонняя, понимаешь? Тебе популярно и доходчиво объяснили, что не волнуешь ты его, не влечешь, а ты опять за свое: Лёшка-Лёшка, Лёшка-Лёшка, сколько можно? У тебя гордость-то есть?
Гордость? Эм… Это когда ставят себя превыше чувств? Или наоборот?
— Не-а, не имеется такое счастье.
— Во дае-е-ет, — треснула она себя по лбу, а потом и меня. — Я херею с тебя, мать.
Да, я потерянная в этом плане. По мне плачет дурка, но ничего не могу с собой поделать. Соглашаюсь с каждым её словом, но продолжаю упорно гнуть свое.
С появлением Гончарова — всё приобрело смысл. Это как… мечтать о чем-то настолько сильно, а потом, в один прекрасный день, получить желаемое. Разве можно от него отказаться? Вы бы отказались? Я точно нет.
Сидя на парах, только то и делала, что думала, как покорю его, влюблю в себя. Пускай только выпишется из больницы — я ему такой взрыв мозга устрою, ещё бегать за мной будет.
Чтобы там Таська не застегивала и как бы я не соглашалась с её доводами, у меня был железный аргумент: будь он стопроцентно равнодушный к моим чарам — вряд ли бы приехал той ночью в клуб.
Только благодаря этой мысли и держалась на плаву, склеивая разбитое сердце. И как бы не вопрошал разум держаться от него подальше — сердце упёрто рыло себе яму.
Однако… пока я, влюбленная по уши идиотка, разрабатывала очередной план Барбаросса — Гончаров взял и съехал.
Ушел. Вот так просто, не объяснившись и даже не попрощавшись. Реально поставил жирную точку. Безмолвно. Не матерясь. Не призывая к благоразумию и не угрожая. Он просто спокойно собрал вещи и смылся. Эта новость настолько подкосила меня, что я на целый день выпала из жизни и тупо просидела в комнате, уставившись в одну точку.
Как излечиться от него, избавиться от губительной тяги?
Болело не только сердце, а и всё тело. Душа болела. Оказывается, и она может выть, разрывать тебя на части, и тихо скулить, зализывая полученные раны.
Можно что хочешь говорить, но иногда наши поступки красноречивее слов. И то, как Лёшка подставился под пулю, перекрылось отнюдь не грубыми матами, а вот таким безмолвным пренебрежением.
Мои шансы и так были равны нулю, а теперь и подавно ушли в минуса. Это был крах. Всему. Все мои надежды рухнули в одночасье. Оставалось смириться с горькой правдой и признать правоту Семёновной: видимо я действительно неопытная «сцикуха», неспособная затащить в свои сети понравившегося мужчину. Нет у меня ни опыта, ни сноровки. Так, детсадовские попытки привлечь к себе внимание с помощью нелепых советов.
Пора признать поражение и свернуть удочки. Мужчина, которого я воспела в мечтах, даже и не думал реагировать на меня, и не нуждался в моей любви от слова «совсем».
Снова почувствовала себя никому не нужной, оставленной, безликой. И если раньше я мечтала о Лёшке как о чем-то эфемерном, далеком и невозможном, то сейчас, почувствовав тяжесть его тела и жар его кожи, не знала куда деться от проснувшегося желания познать его всего.
Днем училась, общалась с друзьями, выполняла обязанности волонтера в обещанном Загорским приюте, а вот ночью… изнывала от желания, загибаясь от разрушающего изнутри страстного огня.
