Естественно, инцидент из «Историй» не зафиксирован в официальных документах. Дело в том, что прагматический подход Шрёдера возобладал. Как пишет историк Андреас Виршинг, министр внутренних дел нашел выход из тупика, в котором вопрос о долговременном уходе за еврейскими кладбищами оказался в середине 1950-х годов. 31 августа 1956 года федеральное правительство выступило с заявлением в рамках позиции Шрёдера, после того как он победил министра финансов Шеффера во внутриправительствен-ной борьбе. Федеральное правительство взяло на себя обязательство финансировать содержание еврейских кладбищ единовременным ежегодным платежом, даже если частные юридические вопросы еще не будут окончательно урегулированы земельными судами. В письме председателю правительства от 28 сентября 1956 года Шрёдер подчеркнул: «Согласно еврейским религиозным представлениям, места захоронений нельзя ликвидировать, хотя уход за могилами и их убранство осуществляются гораздо более простыми способами, чем в христианских местах захоронения». Поэтому «очень важным и насущным желанием евреев всего мира было знать, что сохранность еврейских кладбищ и долговременный уход за местами захоронения в Федеративной Республике Германии регламентированы и обеспечены». Эта задача «помимо своей огромной моральной и культурной значимости имеет внушительный политический вес». С точки зрения возмещения ущерба за национал-социалистическую несправедливость, «взять на себя эту важную задачу должен немецкий народ, а не разрушенные еврейские религиозные общины». В будущем федеральное правительство и земли должны нести расходы на содержание в равных долях. Этой аргументации земли противоречить не могли.
Косточки, которые, возможно, повлияли на решение этого вопроса сильнее, чем многочисленные риторические аргументы, Бен передал в 1994 году вместе с другими архивными материалами Мемориальному музею Холокоста Соединенных Штатов в Вашингтоне. Он объяснил необычные обстоятельства находки и ее нечаянный эффект. Бен знал, что «хороший еврейский мальчик» не должен собирать еврейские кости, поэтому попросил прощения у соответствующих властей. Через некоторое время он получил письмо из Вашингтона: музей Холокоста попросил разрешения распорядиться костями по собственному усмотрению. Бен ответил, что отказывается от своих прав на останки, и музей может поступать так, как считает нужным. Руководство музея отправило косточки обратно в Аушвиц.
В логове льва
В то время как в Западной Германии кампания по выплате компенсаций шла полным ходом, за внутренней германской границей до начала 1970-х годов царило молчание. С самого начала партнерам по переговорам – Израилю, Конференции по претензиям и ФРГ – было ясно, что ГДР придется заплатить свою долю. Суммы, которые выплачивал Бонн, были четко определены как две трети от требуемых итоговых выплат. Восточный Берлин должен был взять на себя оставшуюся треть. Но правительство СЕПГ[40] не хотело даже слышать об этом. Оно придерживалось мнения, что с выполнением Потсдамского соглашения 1945 года все оставшиеся долги были погашены. Помимо политической реорганизации послевоенной Германии, соглашение также регулировало возмещение ущерба, причиненного войной, а не только компенсацию для отдельных жертв. Коммунистическое государство и партийные лидеры (некоторые из них сами были заключенными в нацистскую эпоху) не считали себя политически или морально ответственными за наследие национал-социалистического государства. И это несмотря на то, что украденное национал-социалистами имущество, оцениваемое в миллиарды, оказалось на территории ГДР.
Однако в начале 1973 года ситуация изменилась. В эпоху оттепели между Западом и Востоком Конференция по претензиям попыталась воспользоваться возможностью и начала переговоры с Восточным Берлином. Ведущей фигурой с еврейской стороны был Бен Ференц. Несмотря на то что в это время он снова работал в основном в Америке, Конференция по претензиям возложила на него стратегическую и оперативную ответственность за «Операцию ГДР» в качестве специального советника. В течение следующих семнадцати лет Бен писал меморандумы и ежегодные отчеты для Конференции, лично вел переговоры с коммунистами и координировал лоббирование в Вашингтоне. Он находился в постоянном контакте с Государственным департаментом и влиятельными членами Конгресса.
Бен сформулировал курс Конференции по претензиям в отношении режима ГДР в меморандуме от июля 1973 года («Вопросы и проблемы, связанные с компенсационными претензиями к [Восточной] Германской Демократической Республике»). Он осознавал, что решение вопроса о компенсации зависит от общеполитической ситуации. Поводом для инициативы послужило ослабление напряженности в отношениях между ГДР и западным миром. Разделение бывшего рейха на два немецких государства было тем временем принято как свершившийся факт. Более 80 государств признали ГДР, и контекст переговоров существенно изменился. США и СССР подписали договоры о разоружении, а канцлер Вилли Брандт (СДПГ) попытался сблизиться с «другим германским государством» с помощью «Новой восточной политики». «Федеративная Республика Германия и Германская Демократическая Республика развивают нормальные добрососедские отношения между собой», – говорится в статье 1 Договора об основах отношений от 21 декабря 1972 года, которая была связана с признанием ФРГ государственного существования ГДР. До этого времени Западная Германия заявляла «о своей претензии на единоличное представительство». Согласно «доктрине Хальштейна»[41], которая применялась до эпохи Брандта, Бонн считал «недружественным актом» установление третьей страной дипломатических отношений с Восточным Берлином. Теперь это было позади.
Бен увидел, что в новых обстоятельствах открылись новые возможности. Отказавшись от права на единоличное представительство, ФРГ перестала быть единственным законным правопреемником Германского рейха, существовавшего до 1945 года, и теперь ГДР могла нести большую долю ответственности. Моральные аргументы были более вескими, чем юридические. Восточногерманское государство конфисковало имущество рейха на своей территории. Обязанность немцев по возмещению ущерба за преступления прошлого существовала в равной степени во Франкфурте-на-Майне и во Франкфурте-на-Одере. От нее нельзя было избавиться, «просто сняв коричневую рубашку и надев красную».
Что касается суммы требований к ГДР, то Бен в меморандуме оперировал сравнительными данными из ФРГ. Стоимость имущества еврейской общины на Западе, разграбленного нацистами, превышала несколько сотен миллионов немецких марок. Исходя из этого, ГДР, безусловно, должна была выплатить 100 миллионов в качестве «справедливой компенсации». Бен «консервативно» оценил стоимость бесхозяйного имущества, переданного в казну ГДР, в несколько сотен миллионов немецких марок. Относительно индивидуальных компенсационных выплат он отметил, что в ФРГ потребовалось два десятилетия, чтобы рассмотреть иски более четырех миллионов человек. «Повторять подобный опыт» не было ни времени, ни желания. Поэтому лучше всего было потребовать «общую сумму». Это могло бы закрыть определенные платежные пробелы в западногерманском законодательстве. В качестве возможного подхода он наметил дополнительные выплаты лицам, пережившим концлагеря. За каждый день, проведенный в заключении «в жесточайших условиях», они получили бы около одного доллара. Этого было недостаточно. Для более чем полумиллиона бывших заключенных общая сумма составляла около двух с половиной миллиардов марок.
