— У тебя же нет бассейна, — улыбнулся Томас.
— В том-то и дело. В этом мужике было что-то олимпийское…
Миа помолчал, потом торопливо добавил:
— Поэтому-то он и свихнулся на трахе. Со всеми гениями так бывает.
«Да, это было больное место», — подумал Томас.
Он отвел взгляд, не находя нужных слов.
Как всегда, Миа проявил себя неутомимым говоруном.
— Значит, Сэм — горячая девчонка, — сказал он, словно раскладывая по полочкам состоявшийся разговор. — У вас у обоих то самое рыльце в пушку… Не выношу, когда считают, что я сую нос не в свои дела, но, как ни взглянешь, ее машина торчит возле твоего дома… У вас что, ребята, это серьезно?
Томас внимательно посмотрел на видневшуюся в темноте палатку, представил детей, свернувшихся внутри, как зародыши. Тепло. И ничего тебе не угрожает. По сведениям Сэм, информация, переданная АНБ, указывала на то, что Нейл где-то во Флориде. Железные разведданные — якобы его засняли, когда он делал покупки, и еще в нескольких местах. Атта и Джерард были сейчас там, пока Сэм продолжала прочесывать Новую Англию в поисках следов: опрашивала семьи, старых друзей, словом, всякое такое. Биометрические данные Нейла были загружены практически во все цифровые камеры слежения по стране: в аэропортах, на вокзалах, в метро и даже в системы наблюдения автострад и их пересечений. Нехватку отпечатков подошв на земле ФБР с лихвой компенсировало слежкой, ведущейся с небес… или потолков, смотря по обстановке. Сэм заверила его, что беспокоиться не о чем.
Он не мог представить себе, что Нейл что-то предпринимает. Даже если Нейл делал все это ради его блага, то из этого следовало, что Томас — его зритель…
А зритель всегда скрывается в темноте. Разве нет?
«Расслабься».
Его осенило, что он в первую очередь стремился доказать детям, что все в порядке.
— Не-а, — сказал он, вдруг почувствовав какое-то неудобство. — Ничего подобного.
Миа глубокомысленно уставился на него.
— Чего робеешь, Том? Дело не во мне, я понимаю. Столько лет мы говорили о взаимоотношениях… и чего только не переговорили…
Миа был прав. В чем проблема?
— Просто дело в том… — нерешительно начал Томас. — Просто дело в том, что все кажется таким… таким чертовски хрупким, понимаешь?
Миа кивнул.
— Если ты говоришь о чем-то, ты должен сделать это реальным, если это реально…
Томас улыбнулся, узнав свои собственные слова, когда-то сказанные вроде совета.
— Она реальна, — сказал он. — Она несовершенна, но реальна. — Томас нервно отхлебнул пива. — Ей так хочется, чтобы я принял активное участие в деле… ты просто не представляешь. Я обсуждаю с ней разные детали, понимаю ее, но не оправдываю ее надежд. Иногда я беспокоюсь, что она считает меня трусом… Звучит глупо. Но Нейл участвует в этом разгуле убийств, он калечит и истязает невинных людей — даже детей, а какого черта? А я могу думать только… только…
«О Норе».
Говоря все это, Томас опустил глаза. Теперь он отважился выдержать дружеский взгляд Миа.
— Я никогда не чувствовал себя таким… пришибленным, Миа. Все это время он трахал Нору, плутовал у меня за спиной, в темноте. Все это время выставлял меня дураком… А я, вместо того чтобы ненавидеть его… мне хочется свернуться таким незаметным клубочком… — Ему снова померещилась Синтия Повски, лоснящаяся от пота, задыхающаяся между оргазмами. — Сказать по правде, я в ужасе. Никогда в жизни мне не было так страшно.
— Мне тоже, — сказал Миа. — А я всего лишь сосед.
Томас понял, что он не шутит. Психопаты принадлежали к области кино, похотливых разоблачений в «Новостях» и клинических исследований, а не к тихому Пикскиллу. Культура определила для этих мест другие типы угроз, наметила сюжетные линии, позволявшие поселянам жить с достаточным комфортом. Выгнанные из дома мужья убивали своих жен и детей, но при этом соблюдали границы собственности. Гангстеры в бегах покидали город среди ночи. Террористы сбривали бороды, забывали поливать лужайки, но в остальных отношениях держались тише воды ниже травы.
Психопаты были нечто совершенно иное.
— Что, не по себе, Миа?
— Чертовски не по себе, дружище.
Томас глубоко вздохнул, сцепил пальцы над своим пивом.
— Послушай, я знаю, что не вправе говорить это, но держи рот на замке.
— Про тебя и Сэм? Или про Нейла?
— Про все.
— Удивляюсь, как ничто из этого не вошло в «Новости», — фыркнул Миа. — Все Костоправ, да Костоправ, да опять Костоправ.
— Нейл работал в АНБ, я ведь тебе говорил.
— Тогда почему за ним гонится ФБР?
— Внутреннее дело.
— Ну да, конечно, — кивнул Миа. — Кругом черт-те что творится, а они небось молчок… — Он швырнул кепку, и она покатилась по камням дворика. — Так хоть ты мне рассказывай.
Томас всегда измерял дружбу паузами. Живя с Нейлом в одной комнате, они практически часами могли не говорить друг другу ни слова. С Миа промежутки между шутками, наблюдениями или вопросами никогда так не затягивались, но почему-то казались более глубокими, значащими — скорее результатом взаимного уважения, чем скуки или рассеянности.
— Я когда-нибудь говорил, — отважился Миа после двух или трех задумчивых глотков, — что работал на Отдел Безопасности Отечества?
Томас чуть не поперхнулся пивом.
— Шутишь, старик, — сказал он, утирая рот рукавом. У этого человека сюрпризов было больше, чем в кармане у фокусника.
— Да просто технические контракты, — ответил Миа, вглядываясь в ночь. — Всякое-разное для АНБ, ЦРУ, даже помогал ФБР улаживать кое-какие конфликты.
Томас вытаращил глаза.
— Самозваный марксист работает на АНБ?
— Не забывай, что я стреляный воробей, — сказал Миа, начиная снова кокетливо растягивать слова. — Лучшую часть жизни я прожил под прикрытием.
Они засмеялись, затем снова настала долгая уютная пауза. Тысячи вопросов роились в голове Томаса, и не последний — почему Миа никогда не рассказывал ему, что работал на органы безопасности? Но он и без того знал ответ. Чем глубже погрязаешь во всех этих делах, тем меньше имеешь права рассказывать о них, особенно если речь идет о коммерческих контрактах, связанных с самой могущественной корпорацией — правительством США. Это была одна из причин, по которой в курятнике, населенном высокоучеными мужами, поднималось такое кудахтанье: это называлось Коммерциализацией Речи. Подобного рода вопросы интересовали Томаса, правда, не больше, чем войны в странах, которые он никогда не видал. Ему гораздо более нравилось слушать треп Миа. Это было вроде наблюдения за розничными торговцами: конечно, мысль о камерах, следящих за тем, чтобы с лиц продавцов и кассиров не сходили улыбки, вызывала дрожь, но с точки зрения потребителя это было очень неплохо. Даже Томас вынужден был согласиться, что делать покупки в «Уол-марте» приятнее, чем в «Таргете».
