Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
Расширяющаяся Вселенная — открытие двадцатого столетия. И по сей день еще живы люди (моя 102-летняя мать — одна из них), родившиеся во вселенной, состоявшей из одной-единственной галактики. Теперь моя мать живет во вселенной, насчитывающей 100 миллиардов галактик, стремительно убегающих друг от друга, по мере того как мир расширяется. Разумеется, так говорить некорректно. И моя мать, и Шекспир, и Галилей, и Архимед, и динозавры — все они появились на свет в одной и той же расширяющейся Вселенной. Но в 1916 году, когда родилась мама, людям была известна только одна галактика — та, которую мы называем Млечным Путем. Это и была Вселенная. А во времена Галилея не знали и того. Научные истины верны даже тогда, когда знать о них некому. Они были правдой до появления человечества и останутся ею после того, как оно вымрет. Эта важная мысль ускользает от многих, в остальном светлых, умов.
Даже наша расширяющаяся Вселенная, по-видимому, не единственная. Многие ученые полагают, и не без основания, что существуют миллиарды вселенных, подобных ей. Согласно этой точке зрения, наша Вселенная — лишь одна из миллиардов, составляющих Мультивселенную. К этой идее мы вскоре еще вернемся.
Сегодня физики уже неплохо представляют себе, что именно происходило на самых ранних этапах истории нашей Вселенной. Под «самыми ранними этапами» истории Вселенной я имею в виду первую мельчайшую долю секунды после ее возникновения. Причем речь идет о возникновении не только Вселенной, но и времени как такового. Что это может означать: «возникновение времени»? А что было прежде? Физики утверждают, что подобный вопрос неправомерен. Это все равно (по их словам) как спрашивать, что находится севернее Северного полюса. Но такая неправомерность вполне может относиться только к нашей Вселенной. В том случае, конечно, если она действительно лишь одна из миллиардов.
В наши дни верующие (по крайней мере, образованные) прекратили использовать живой мир как доказательство в пользу наличия творца, ведь теперь им понятно: по вопросам феномена жизни дарвиновская эволюция дает исчерпывающее объяснение. Теперь они переключились на другую аргументацию. С некоторым отчаянием (ну или мне так кажется) они обратили свой взор на прочие «пробелы». Особенно на космологию и на происхождение всего — в том числе на фундаментальные законы и фундаментальные физические постоянные.
Должен пояснить, что же именно подразумевается под фундаментальными физическими постоянными. Есть величины, которые можно измерить. Например, количество протонов в атоме серебра. Другие величины можно оценить. Скажем, число молекул воды в стакане. Существуют величины, необходимые с математической точки зрения. К ним относится число π — отношение длины любой окружности к ее диаметру (кроме того, число π появляется в математике многими другими захватывающими способами). Но существуют величины, значение которых физики принимают как данность, не зная, почему оно таково. Эти величины и называются фундаментальными физическими постоянными.
Примером такой величины служит гравитационная постоянная, обозначаемая буквой G. Как вы помните, благодаря Ньютону мы знаем, что все предметы во Вселенной — будь то планеты, пушечные ядра или перья — притягиваются друг к другу гравитацией. Чем дальше объекты расположены друг от друга, тем слабее их взаимное притяжение (оно обратно пропорционально расстоянию, помноженному само на себя). А чем они массивнее, тем оно сильнее (пропорционально произведению обеих масс). Но чтобы окончательно вычислить конкретное значение силы тяготения, нужен еще один множитель: G, гравитационная постоянная. Физики считают, что ее значение повсюду во Вселенной одинаково, однако почему оно именно таково, не знают. Мы можем представить себе альтернативную вселенную с другим значением G. И если бы оно было хоть чуть-чуть иным, эта вселенная была бы уже совершенно, абсолютно непохожей на нашу.
Будь G меньше, чем она есть, притяжение было бы слишком слабым для того, чтобы собирать материю в конгломераты. Не было бы ни галактик, ни звезд, ни химических соединений, ни планет, ни эволюции, ни жизни. Будь G хотя бы самую малость больше, звезды в том виде, в каком мы их знаем, не смогли бы существовать. Они вели бы себя иначе: сжались бы под собственной тяжестью и, вероятно, стали бы черными дырами. Ни звезд, ни планет, ни эволюции, ни жизни.
G — только одна из физических постоянных. К прочим относятся c — скорость света, а также константа так называемого сильного взаимодействия, обеспечивающего целостность атомных ядер. Всего есть более дюжины таких постоянных. Величина каждой из них известна, но (пока еще) не объяснена. И о любой можно сказать, что, будь ее значение другим, известная нам Вселенная не могла бы существовать.
Вот почему у некоторых теистов зародилась надежда, что за всем этим где-нибудь прячется Бог. Как если бы значение каждой фундаментальной постоянной устанавливалось подкручиванием некой рукоятки вроде тумблера настройки у старомодного радиоприемника. Чтобы знакомая нам Вселенная могла существовать — и мы вместе с ней, — все тумблеры должны быть правильно повернуты. И возникает искушение думать, будто столь тонкую отладку осуществил созидательный разум — некое божество, верховный настройщик.
Нужно решительно противостоять подобным соблазнам. Причины этой необходимости изложены в предыдущих главах. Точная настройка сразу всех тумблеров может показаться невероятной — ведь каждый из них мог бы занимать множество различных положений. Но сколь бы невероятной ни выглядела такая точность, любой бог, способный ее обеспечить, будет по меньшей мере столь же невероятным. А иначе откуда бы он знал, в какую сторону крутить все эти рукоятки? Приплетать здесь к рассуждениям божество никак не поспособствует решению проблемы, а лишь отбросит нас на один этап назад. Это не объяснение, а вопиющее отсутствие такового.
Проблема, решенная Дарвином, — а именно проблема чудовищной невероятности живого — была большой. До Дарвина фраза, регулярно повторяющаяся в этой главе, — «Не может быть, что вы всерьез!» — с легкостью поставила бы на место любого, кто осмелился бы усомниться в божественном происхождении жизни. И, надо думать, в данном примере она звучала бы убедительнее, чем в каком угодно другом. Быстрота и грация ласточки, отточенность летательных поверхностей альбатроса или грифа, ошеломляющая запутанность строения мозга или сетчатки, не говоря уже о каждой из квадриллиона клеток слона, о переливчатой красоте павлина и колибри, — неужели вся эта сложность появилась без посторонней помощи и надзора, только благодаря никем не направляемым законам физики?
На таком фоне объяснить нечто сравнительно столь простое, как возникновение физических законов и постоянных, может показаться плевым делом. И тем не менее эта проблема еще не решена. Но успех Дарвина и его последователей в разрешении более серьезного вопроса о происхождении живых организмов, а также их тончайшей настройки в соответствии с нуждами выживания должен вселять в нас уверенность. Особенно если прибавить к Дарвину все остальные впечатляющие успехи науки. Перечень этих успехов нам хорошо знаком. Без антибиотиков, вакцинации и высокотехнологичной хирургии многие из нас были бы мертвы. Без инженерной мысли, опирающейся на науку, мало кто из нас смог бы побывать далее чем в нескольких милях от места своего рождения. Без наукоемкого сельского хозяйства большинство из нас голодало бы. Однако сейчас мне хотелось бы остановиться и сосредоточиться только на одном из таких впечатляющих примеров, поскольку он имеет прямое отношение к обсуждаемому нами серьезному вопросу: каким образом возникла известная нам Вселенная?
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
