Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
Сна как не бывало. Будто так и пролежал полночи, ворочал мысли свои негабаритные, муздыкался с ними и так и эдак, пытаясь хоть как-то рассовать-пристроить.
Самое мерзкое из предстоящего — встреча с Антоном. А без этого не обойтись никак. Антон и в армии любил встретиться с тем, кого недавно отоварил: поговорить по душам, выяснить планы на жизнь, уточнить, понятно ли, за что получил. Общителен Антон после драки. Настоящий альфа-самец: не просто так подминает — все растолкует, объяснит.
Выпил кофе, стоя у окна, глядя в растекающуюся над синей рощей молочную струйку. Затопленные этой струйкой звезды нервно мерцали, отбивали тревожную морзянку.
— Все, хватит, — сказал он со злостью.
Вытащил провод кофемашины из розетки, отправился в каминную.
Одежки Сергея скинул обратно в мешок, сверху пристроил кофемашину. По условиям игры, одну вещь можно взять с собой. Не считая сигарет. И теплых носков, и шапки. Ну, еще белье… мыло… шампунь. И бодяга. Да, ежик?
Набралось две сумки, считая провиант.
Главное — переодеться в Сережину одежду. Переоденешься — и нет тебя. Ищи-свищи.
Выбрал саншайновский костюм.
Все должно выглядеть пристойно и оптимистично. Это не бегство, это организованное отступление. Временно. До подхода основных сил. Всем сохранять спокойствие. Паникеров и саботажников расстреливать на месте.
Рукава длинны, сидит мешковато. Но в целом не так ужасно, как ожидал. Правда, кроссовки под деловым костюмом делали его похожим на начинающего бомжа. Решил побриться. Душ принять напоследок. Обязательно.
— Симку сменить не забудь, — напомнил он себе в последний момент и полез в ящик стола, где хранил разную мелочовку.
«А что если путь этот не имеет ответвлений? — испугался он в последний момент. — И приведет туда же, куда Сергея привел?»
— Можно, конечно, прогнуться, — сказал Топилин одноглазому человеку в зеркале ванной комнаты. — Извиниться. Будет не намного противней, чем было. Не ты один такой.
Постоял, послушал — что там, внутри? Вроде, ничего особенного. Только страх. Это нормально.
Любореченск у него за спиной сиял гигантской рухнувшей люстрой, в «Яблоневых зорях» было темно по-деревенски. Никакого электричества. Лишь луна из-под густых облаков.
На въезде шлагбаум, закрытый на обычный навесной замок. Граница. Город кирдык. Дальше — настоящая глушь, исконная неприукрашенная провинция. В нескольких дворах лениво тявкнули собаки. Топилин бросил машину на обочине: утром загонит, когда проезд будет открыт или сторож объявится. Поднырнул под шлагбаум и пошел, время от времени выставляя вперед руку. Отвык от такой темноты — слепой, сплетенной с тишиной в единую ткань. Та самая — глухая дремучая тьма, сосущая мозг через беспомощный зрачок. Шепотки ветвей, блики и царапины света — для того только, чтоб подманить, помочь тебе кануть в беспросветность. Где-то в ней посеяны люди — разные, но одинаково страшные. Жестокие, несчастные, глупые и всезнающие, мятущиеся и мирно тонущие в скуке, даже влюбленные, — и те опасны. Люди из темноты. Прорастают тихонечко, впитывают силу. В чем сила, брат? Ответят пошлостью попсовой. Но вдруг шагнет тебе навстречу другой, промолчавший — и нож под ребро. А может учтиво спросить, который час. И все равно напугает до смерти. Так-то. Провинция: привет из мрака. Здесь вам не тут. Отсюда — туда, незнамо куда. За семь морей, в огонь и в воду. Поди, в ногах-то правды нет. На семито ветрах всё за семью печатями. Потому и некому нашего чеботаря перечеботарить, а колпак его перевыколпаковать.
Чтобы рассмотреть номера и названия улиц, подходил поближе к воротам. Кое-где просыпались собаки, и тогда тишина взрывалась пронзительным лаем.
Номер сто тридцать два по Окраинной улице — на самом краю поселка. Озяб, пока шел. Справа соседский участок, вдали военный аэродром. Двухэтажный кирпичный домик. Сбоку прилеплен металлический сарай с широкими двустворчатыми воротами. От ворот до крыльца — утоптанная тропинка. Другая — от крыльца за угол дома. К туалету, догадался Топилин.
Как он тут вообще жил, вчерашний креативщик? Как и чем здесь можно продержаться полтора года? Деньги у него, наверное, оставались. От тех сбережений, которые растренькал на журнальную затею. Но чем тут заниматься? Утро, и целый день, и потом долгий неподвижный вечер.
Голосовал ли он на трассе попуткам, когда все-таки отправлялся в город? Или шагал по обочине к автобусной остановке, не глядя на проносящиеся мимо машины?
Участок обнесен рабицей, натянутой на вкопанные в землю обрезки труб.
Навесной замок. Старый, массивный. Лег в руку, как холодная металлическая лапа. Возвращался, брал увесистую лапу в свою ладонь. Чаще всего мрачный. Особенно если от Анны.
Кстати, обзавелся ли он другой женщиной? Женщинами?
Входил, не глядя на свой лоскут земли, и сразу в дом… огородное, дачное совсем не интересовало его… творческая, стало быть, личность. Походка быстрая, уверенная — так он шел навстречу вывернувшему из-за угла «Рендж Роверу», так проходил и эти двадцать шагов к крыльцу.
Топилин вставил ключ в замок.
А вот оно и дно. Располагайся.
Первым делом пришлось поработать в сарае. Вполне сойдет за гараж — наверное, так и строился, с перспективой. Машину с утра лучше загнать внутрь, чтобы не выдавала. Топилин раскидал по углам завалы: рейки, лопаты, бидоны, ржавые ведра, ящики и еще бог весть что, покрытое плесенью и утратившее узнаваемый вид. Заодно согрелся.
Хорошо было Сереже в девяностые, когда девственную советскую серость Любореченска раскрасили первые карнавалы рекламы. Сам Топилин тогда полной грудью вдыхал разогретый ацетон, клея самопальные кроссовки, — а вслед за этим по крохам выстраивал собственный кооператив. А Сережа, модный создатель билбордов и баннеров, уже смаковал вкуснейшие творческие деньги и говорил наседающим клиентам: «Нет, раньше никак. У меня очередь», и еще, строго так, говорил: «Я не прикоснусь к чужим эскизам. Я все делаю сам, с нуля». Стращал зарвавшееся начальство, что уволится, если снова станут давить. В плохую погоду брал до работы такси. Думал, так будет всегда. Но серость вернулась — небывалая, умеющая маскироваться под все цвета радуги. Серость эволюционировала и набрала силу. Всем вокруг стали заправлять серые квадратные люди, для которых хорошо все то, что серо и квадратно — ибо практично. И закончились кормившие Сережу карнавалы. Потому что серое и квадратное смастерит любой недоумок. За три рубля, между прочим. И лучше делай, как сказано. Здесь никого не держат.
Топилин встал на крыльце, прикурил. Не торопился входить — втиснуться в этот кирпичный пенал с видом на вертолетное поле.
Мог бы запросто оказаться на его месте, да. Закончил бы художественное училище, перед дипломом и сразу после — курсы компьютерной графики. И вперед, к вершинам билбордов.
Как здесь жить, однако? Без всего?
Какое-то время разглядывал свои первые следы на Сережиной тропинке.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
