Понимаешь?
Жалобно смотрю на сестру.
— Ни слова, — потрясенно признается она.
— Я потеряла память. Полтора года просто под ноль, — грудой не держащих меня перпендикулярно земле костей валюсь на стул.
— Ты издеваешься? — хмурится Машка.
— Если бы, — сжимаю ладонями голову и опускаю ее вниз, как учат делать при падении самолета. Столько раз читала дурацкий буклет в сидениях передо мной и искренне верила, что никогда не понадобиться. И вот. Я падаю и падаю, и мне до жути страшно.
Машка молчит. Отворачивается к кухонной поверхности и начинает наводить там и без того идеальный порядок. Протирает столешницу, на которую я плеснула водой, промахиваясь мимо стакана, одноразовыми салфетками; переставляет чайник ручкой к холодильнику, носиком в сторону окна; отодвигает чашку к стене. Невротичка в полной красе.
Хотя не мне ее судить. Она успокаивается упорядоченными действиями, я — под хорошим мужиком. У всех свои недостатки.
— И вот, я очнулась в больнице, — продолжаю, поглядывая то на напряженную спину сестры, то на Марселя, переключившегося на песочные часы в руках. — И поскольку я была с ребенком, все вокруг решили, что я его мать. А в телефоне был номер твоего мужа, который записан просто муж… А потом он приехал и тоже решил, что я — не я, — на последнем предложении я давлюсь воздухом и снова опускаю голову к коленям, обхватывая ее руками. — Ты что, никогда не говорила ему, что мы близнецы?! — резко меняю настрой с жалостливого на обвиняющий.
Серьезно, если бы не ее глупые прятки нас друг от друга, ничего этого априори не могло произойти!
— Он никогда не интересовался, — легкомысленно ведет плечом, все еще натирая столешницу.
— Маша! Он. Перепутал. Меня. С тобой, — цежу сквозь зубы. — Он не просто обо мне не знал. Он и тебя не знает! Что у вас за семья?
Разгоняюсь до злости на ни в чем не повинную сестру. Она меня даже не обвиняет пока, а я уже заранее защищаюсь.
— Я говорила тебе, — раздраженно поворачивается ко мне с тряпкой в руке. — Это никогда и не было нормальной семьей. Скорее сделка ради ребенка.
— Он так не думает!
Перед глазами вспыхивает кадр за кадром: его крепкие руки обвивают мою талию, когда я сверху, его пальцы у меня в волосах, а глаза такие туманные от страсти, что…
Господи. Спина покрывается холодным потом от скручивающегося в желудке ужаса. И желания. Он думал, я — это она.
— Я не понимаю, ты меня сейчас обвиняешь в чем-то? — тряпка со злостью летит в раковину.
— Нет, — шумно выпускаю воздух из легких. — Нет. Просто пытаюсь объяснить, что произошло, — еще один тяжелый вдох-выдох. — Все так по-дурацки сложилось…
Марсель, мои фотографии, чемодан, тебя нигде не было… я ездила на квартиру, кстати, передала Славику от тебя хук справа, — почти улыбаюсь, хотя едва дрогнувший уголок губ вряд ли сойдет за улыбку. — И в конце концов поверила.
— Что ты — это я?
— Да.
— И тебя не смутило, что он зовет тебя Машей?
— Он звал… — я сглатываю. — Марусей.
— Марусей, точно, — она закрывает глаза ладонью.
— Ты же знаешь, как люди обожают коверкать наши имена, я решила он из этих.
— Маруся — Марина, серьезно?
— А Марика — Маруся нормально? — вскипаю. — Меня называли и похуже: Марямба, Марисоль, Маринэт…
— И как вы оказались в лесу? — перебивает меня сестра.
— Миша подумал, что нам не помешает свежий воздух, — я поднимаю глаза к потолку и облизываю вновь пересохшие губы. Мы подбираемся к самой сложной части. — Что мне нужен нормальный отдых, чтобы память… вернулась, — кривлюсь на последнем слове.
— И что? Когда вернулась?
— Когда увидела тебя в дверях, — крепко зажмуриваюсь, прогоняя непрошеные видения домика в лесу, шкуры медведя и тугих мышц под моими пальцами.
Впервые за всю неделю я по-настоящему желаю избавиться от части воспоминаний.
— Марина, — выдыхает сестра и оказывается возле меня. Ее ласковые руки обвиваются вокруг меня, прижимая голову к своему животу.
Я обнимаю ее за талию и утыкаюсь носом в хлопковую рубашку — точно такую же как та, что я носила все эти дни, только персиковую. Слезы все-таки наворачиваются на глаза, когда она начинает гладить меня по голове и нашептывать: теперь я волнуюсь еще и за тебя.
— Все нормально, все нормально, — шепчу, не размыкая крепкого захвата. — Только голова болит. И таблетки я оставила…
«В том доме» — остается не произнесенным. Потому что за этим последуют подробности. А я пока не готова отпустить сестру и лишится ее успокаивающих объятий. Я так в них нуждаюсь.
— У меня есть обезболивающее, подожди, — мягко отстраняется и встает на мысочки, чтобы достать с холодильника еще одну аптечку.
— А я искала в аптечке Марса.
— Там только детские лекарства, — объясняет сестра. — Вот, — протягивает продолговатую белую таблетку и стакан с недопитой водой.
Маша подходит к Марселю, проходит ладонью по его лысоватой макушке и садится рядом на стул, ровно напротив меня.
— Теперь понятно, почему Миша мне не позвонил. И почему у вас обоих был недоступен телефон, — уже спокойнее говорит она.
— Даже не представляю, что ты пережила.
— И не представишь, — грустно улыбается, снова кидая взгляд на сына. — Это был ад.
— Поработать не удалось?
— Я сделала все, что требовалось, я же профессионал, — смотрит на меня серьезно. — Но просто с ума сходила, когда раз за разом натыкалась на бездушный электронный голос при звонке тебе.
— Я тебе звонила несколько раз, пока не посеяла телефон.
— Знаю. Но тогда недоступна была я. Идиотская ситуация, — она знакомым мне движение потирает лоб.
— Идиотская, — соглашаюсь я.
«А еще я спала с твоим мужем» — мысленно применяю легкомысленный тон на эту фразу. Легкомысленный же подойдет? Типа, мелочь же. Или лучше трагический?
Чтобы видно было, что я сожалею? Набираю воздуха в легкие и открываю рот, чтобы признаться, наконец, в самом страшном. Это уже не пластырь содрать — это отрубить полруки из-за гангрены.
— Миша, конечно, дал, — хмыкает она, вставая.
А я растерянно хлопаю глазами. Дал. Еще как дал. Трижды. Или она не об этом?
— Он, получается, тоже только что понял, что сестра не та? — спрашивает у меня веселым тоном.
Я киваю. Сердце сжимается и пропускает удар. Господи, Миша. Этот его взгляд…
— Забавно, — Маша выпускает смешок. — Представляю, как ты его довела, пока была мной, — смеется уже громче.
