краям. Нуну было не видно. Двое спавших парней вскочили со складных стульев, не сразу осознав, что произошло.
— Ману! — закричал один из них. — Ману, Ману!
Он побежал к подушке, но двое пожарных остановили его. Тереза опознала его по велосипедному трико, это был тот молодой человек, что вчера ругался на весь магазин. «Ну конечно! — вспомнила Тереза. — Ее зовут Мануэла. Мануэла Кюне». Трое пожарных подняли девушку с подушки и положили на носилки. Она была жива, беспомощно пиналась, оставляя на желтых куртках мужчин терракотовые следы.
— Какое счастье, — пролепетала Тереза. Дрожащей рукой она положила раздавленное яйцо в картонную коробку.
Дальше распаковывать яйца ей уже не хотелось. Она опустила лезвие канцелярского ножа в пластиковый короб и защелкнула предохранитель. Затем подняла скамейку и вместе с коробкой, кухонными весами и чашкой кофе отнесла обратно за угол. Больше часа она просидела там, пила маленькими глотками кофе и время от времени вставала, чтобы повернуть яблоко лучшей стороной или отогнать воробья от винограда. Одна из букв «о» в слове «продуктовая» заморгала: о-о, о-о-о.
Ближе к восьми она услышала наверху шаги Вернера. «Все-таки он встал, — подумала она. — Он взялся за дело». Посвистывая, она поставила вариться второй кофе и принялась заполнять холодильник холодным чаем, колой и питьевыми йогуртами. Она порвала на куски картонные коробки, повернула консервы на полках названием вперед, прошлась влажной тряпкой по прилавку и полу, затем скрепя сердце выставила нераспакованные киндеры на витрину. К девяти часам она заметила, что Вернер до сих пор не спустился. Он бреется или снова заполз в постель? Тереза заперла кассовый аппарат маленьким ключиком и поднялась на второй этаж. Вернер сидел спиной к ней в синем полосатом кресле у окна гостиной.
— Эй, бездельник, — рассмеялась Тереза, — мне бы не помешала помощь внизу.
Вернер не отвечал. Наверное, снова уснул, ему нравилось дремать в этом кресле. Тереза подошла ближе, первым делом увидела его ноги — он надел и зашнуровал один ботинок, а второй, все еще с колодкой, стоял рядом.
— Погоди, я помогу тебе, — сказала она, обходя кресло. И в ужасе попятилась.
Вернер смотрел в окно широко распахнутыми глазами, с руками на подлокотниках, в завязанном переднике и с улыбкой на губах, будто ему только что пришла в голову идея. Он не моргал, не шевелился. Тереза тут же все поняла. Она схватила край своего передника и уткнулась в него лицом.
— Вернер, — сквозь слезы произнесла она в передник. — Вернер. — Она склонилась над ним, прикрыла ему веки, поцеловала в висок и в обгоревший нос, в левый уголок рта, где улыбка была отчетливее всего.
— Вернер, — снова и снова повторяла она, — Вернер. — Других слов не было ни на ее устах, ни в этой комнате, ни в целом мире.
Феликс
Когда они с Каролой спустились на площадь, фельдшеры уже заталкивали женщину на носилках в карету скорой помощи. Случайно или намеренно она спрыгнула на подушку? Она еще помнила, где находилась подушка? «Надеюсь, — думал Феликс, — надеюсь, она не собиралась упасть на асфальт». Веревка, сдавливавшая ему живот, немного ослабла. Стрижи с визгом носились вдоль стены дома, будто повторяли прыжок женщины. На площади было практически пусто. Рядом со спасателями стояли парень в велотрико и его друг, сонно потиравший глаза. Репортер RTL с надувной подушкой на шее тоже был тут. Он судорожно ходил по площади в поисках пригодного места для прямого включения. Оператор до сих пор настраивал оборудование, так что он никак не мог снять прыжок. Феликс ощутил в животе волну ликования. Хотя бы так. По крайней мере, она переиграла всех. Только складные стулья и разбросанный мусор напоминали, что здесь на протяжении двадцати часов стояла масса людей. Ветер тащил по брусчатке ворох пластиковых оберток, поднимал вверх по колено и снова бросал. В конце переулка Феликс увидел машину Блазера с включенными спецсигналами. Раз — и веревка на животе снова натянулась.
— Что с ней теперь будет? — Парень в велосипедном трико внезапно возник прямо перед Феликсом, бледный, с красными глазами. — Финн Хольцер, — назвался он. — Вы были вчера, когда я на крыше, ну, когда я пытался… — Движением руки он стер с губ неприятные слова. — Можно мне поехать с ней? — Он указал на скорую, дверцы которой все еще были открыты; Мануэле Кюне оказывали там первую помощь. Ее терракотовые ступни ярко контрастировали с белой простыней.
Феликс помотал головой.
— Мне жаль, — сказал он. — Боюсь, вам придется набраться терпения. Насколько я знаю, ее сперва положат в психиатрическое учреждение. До выяснения всех обстоятельств к ней никого не пустят.
Глаза парня заблестели.
— Кто-то запер ее на балконе. Это не вина Ману, — сквозь слезы сказал он.
Феликс нахмурился. Он слышал об этом впервые.
— Она рассказала об этом ему. — Парень указал на Блазера, который тем временем вышел из машины и поспешил к телекамере. — Вроде как тут только две квартиры с балконами, до хозяев не удалось дозвониться.
Феликс стиснул зубы. Как это похоже на Блазера.
— Я разберусь, — ответил он. — Я вам обещаю. Если все так и было, мы это выясним.
Парень с облегчением кивнул. Феликсу даже захотелось обнять его.
— Ступайте домой и поспите. Все уладится, — сказал он скорее самому себе, чем Финну Хольцеру. Тот прижал рюкзак к груди и потерянно озирался, будто забыл, откуда пришел.
Лужайка перед домом была мокрая от росы, ботинки Феликса потемнели, пока он шел по траве. Он сорвал с куста пион, бутон которого еще не раскрылся. У входа на крыльцо стянул обувь. Из цветка на его ладонь выполз муравей. Феликс не стал его смахивать. На цыпочках прокрался на кухню. Открыл морозилку, достал кубик льда, положил его в рот и разгрыз. Блаженство.
— Тебя долго не было.
Феликс вздрогнул. Моник сидела на полу у двери ванной комнаты в сорочке с ананасом и открытой пачкой шоколадного печенья на коленях. Она выглядела усталой.
— Ты же сидишь на полу, — сказал Феликс, будто она сама не знала этого.
Моник взяла пачку печенья, ухватилась за дверной косяк и встала.
— Я все слышала в новостях. — Она указала на радиоприемник возле раковины.
Феликс положил пион на стол, достал из шкафа вазу и наполнил водой. Поставил цветок в воду. Муравей ползал по предплечью. Руки Феликса дрожали, он обхватил ими вазу.
— Я скучаю по тебе, — сказала Моник. — Мне кажется, будто ты толком никогда не возвращаешься домой.
Он вывернул руку. Муравей куда-то исчез. Феликс подошел к Моник и положил правую ладонь ей на живот, туда, где ткань
