стал со мной разговаривать. И мы на страшном солнцепёке простояли до самого вечера.
Уже в темноте при свете прожектора мы переправились на восточный берег Березины и заночевали в деревне, стоявшей на Могилёвском шоссе. Население оставило деревню, и в брошенных домах разместились на ночь солдаты проходивших на восток частей. Некоторые дома ещё догорали после вчерашнего боя, и от запаха гари трудно было дышать.
Нашими соседями оказались миномётчики, рассказавшие нам о страшных потерях от огня русской артиллерии. Молодой лейтенант, командир миномётного взвода, утверждал, что, если такие потери личного состава будут и дальше, он не уверен в скором исходе кампании.
Граббе с Ланцем и Шубертом, пошарив в избе, в погребе, в сарае, собрали яиц, картофеля, кислой капусты, растопили печь и приготовили отменный горячий ужин. После ужина мы наскоро помылись и легли спать.
30.06.41
Свой полк мы догнали в три часа пополудни на Могилёвском шоссе у переправы через реку Друть. Я немедленно доложил о прибытии командиру роты обер-лейтенанту Бухтеркирху. Он обрадовался нашему прибытию и приказал занять место во взводе, которым теперь командовал обер-фельдфебель Дитс вместо погибшего в Бобруйске лейтенанта Дарре.
Лейтенант Дарре был совсем молод, прибыл в полк из училища, был очень внимательным и вежливым офицером, доверял унтер-офицерам. Жаль лейтенанта. Не знаю, была ли у него девушка?
В 17.30 командир роты вернулся с совещания в штабе полка и собрал на совещание командиров взводов и танков. Он сообщил, что в боях с 22 июня по сегодняшний день дивизия потеряла 74 танка, это составляло более 50 % парка машин. Наш полк лишился 36 танков, в основном Т-II и Т-38, но в их числе и 11 танков Т-III. По сути, нашего двухбатальонного полка как боевой единицы не существовало. Дивизия также потеряла 68 танкистов убитыми и 63 ранеными, а также более двух тысяч убитых пехотинцев, артиллеристов и сапёров и свыше пяти тысяч раненых. Иными словами, дивизия лишилась почти 50 % своей штатной численности. Обер-лейтенант Бухтеркирх сказал, что двое суток полк будет находиться на доукомплектовании и в боевых действиях участвовать не будет. На подходе новые танки, которые распределят по ротам полка.
Потери колоссальные! Я стал задумываться: а не выдаёт ли господин рейхсминистр пропаганды доктор Геббельс желаемое за действительное, утверждая, что восточная кампания продлится не более двух месяцев? Если за неделю только наша дивизия понесла такие огромные потери, что останется от вермахта через два месяца?
После ужина доставили почту, и это была настоящая радость! Я получил целых три письма: от любимых родителей, младшего брата Бруно и Адель. Письмо Адель я не стал вскрывать, оставив его до утра.
Отец и мать писали, что у них всё в порядке, они работают, чувствуют себя хорошо. Продуктов хватает, только совсем исчез натуральный кофе. У моей кузины Марии родилась девочка, назвали Анна-Лиза.
Бруно писал, что окончил школу, и его зачислили в военное училище связи в Кёнигсберге на ускоренную программу. Через год он будет уже обер-фельдфебелем, а ещё через полгода – лейтенантом. Дай Бог ему успеха и, главное, остаться живым.
Ужинали макаронами с колбасой. Неугомонный Ланц откуда-то приволок целую связку жирных вяленых лещей и два бидона крепкой браги. Ужин мы продолжили при участии обер-фельдфебелей Гёрлиха, Блайха и Дитса.
Дитс пока не мог свыкнуться с мыслью, что он отныне командир взвода, на офицерской должности, что между ним и нами, его подчинёнными, должна соблюдаться дистанция. Но он был парнем общительным, ему нужна была компания, а, не будучи офицером, в офицерский круг его не допускали. Вот он и тёрся с нами, фельдфебелями, вне строя.
Вспоминали мирную жизнь, французскую и польскую кампании, спорили, какое вино лучше – французское или саарское. Сошлись в одном: польский бимбер и русская самогонка – один и тот же продукт. Пить его можно, но аккуратно.
Обсудили достоинства и недостатки француженок и полек. Мнения разделились. Гёрлих, Блайх и Шуберт утверждали, что француженкам соперниц нет. Я, Бюхнер, Граббе и Ланц доказывали превосходство полек. Тут, видимо, у каждого свой опыт. О русских женщинах только мечтали. Никто из нас их еще не знал. Сошлись в том, что немки лучше всех.
Оживлённо обсуждали послевоенную жизнь. Дитс и Блайх (оба они из Саксонии) решили остаться в Белоруссии и заняться разведением свиней. Благо дармовой рабочей силы будет достаточно, русских пленных становится всё больше и больше. Гёрлих собирается создать фирму по прокату автотракторной техники, но пока не знает где: на юге России, где чернозёмные почвы, или на Украине. Шуберт вернётся в Гамбург и устроится репортёром на радио. Ланц планирует открыть в Москве элитный публичный дом для офицеров вермахта и люфтваффе, а Граббе собирается открыть там же, в Москве, сеть пивных и гаштеттов. Я честно признался, что пока не думал, но, видимо, вернусь в Цинтен и открою ремонтную мастерскую.
Разошлись в хорошем настроении.
01.07.41
После завтрака в сопровождении командиров рот явился командир батальона капитан Шнайдер-Костальский. Он осмотрел технику, поговорил с каждым командиром танка и, как нам показалось, остался доволен увиденным.
После его ухода обер-лейтенант Бухтеркирх провёл с командирами взводов и танков учение на карте, обозначив порядок действия взводов при атаке на предмостное укрепление и форсировании Днепра по переправам в районе Быхова. Задержав меня, обер-лейтенант сообщил, что рекомендовал командиру батальона после взятия Смоленска направить меня на учёбу в танковое училище, чтобы через полгода лейтенантом я вернулся в полк и взял под командование танковый взвод. Я поблагодарил командира роты и уверил, что не подведу его доверия.
Весь день экипаж слонялся без дела, играл в футбол с экипажами других машин, купались в пруду, загорали, носились под смех всей роты за тощими петухами в стремлении полакомиться куриным супом, устраивали уютные места для ночлега в неуютной деревенской хате.
Я наконец вскрыл письмо от Адель. Последний раз мы виделись накануне Рождества сорокового года, 23 декабря, в день моего рождения. Мне тогда исполнилось двадцать семь лет, и Адель подарила мне дорогие наручные часы марки «Wempе», изготовленные специально по заказу люфтваффе для военных пилотов и авиационных наблюдателей. После вручения мне Железного креста 2-го класса за Польскую кампанию этот подарок для меня был самым дорогим.
На той пирушке я повёл себя глупо, приревновав Адель к молодому инженеру фон Шипенгаузену, получившему бронь от армии за работу на авторемонтном заводе. В подпитии я прилюдно заявил, что фон Шипенгаузен отмазался от службы благодаря своему папеньке, который был крупным чиновником районной организации НСДАП. Инженер обиделся и ушёл. Вслед за ним, обозвав меня дураком, ушла и Адель.
Обидевшись на неё, я отдал часы моему брату Бруно, который от счастья повис на мне, словно конский хомут. Я решил порвать с Адель и
