Враньё о некоем праве наследовать ложь да трупы.
И чем крепче твоя родовая власть, тем толще под нею подстилка из человечьих костей и мёртвых оболочек светлых идей. Так на чём будет стоять твой трон?
Мир устроен так, что лишь самые лживые и жестокие способны добиться власти. Душа ребёнка уязвима. Искалеченная в детстве или юности — она порождает цивилизацию жертв. Ей управляют силой и ложью.
Уходящие говорили о связи каждого с Изначальным. Но в чём она, эта связь, если мир — толпа трусов, по собственной воле бегущих на алтари для заклания?
Что они потеряли? Дух? Волю?
Они тянутся к другим искалеченным, намертво врастая в ячейки общественных структур. Они способны целыми днями выполнять бессмысленную работу ради своего места в человеческом муравейнике. Они мнят безопасным единственное место — свою личную клетку.
Освободи такое двуногое, и оно впадёт в ужас. Оно было отрезано от Вселенной, эту связь не сшить. Паутина пугает его до смерти.
И это хорошо. Любое государство устроено так, чтобы максимально успешно калечить своих будущих членов. Не покалеченному — государство без надобности.
Здоровый энергетически человек никогда не бывает одинок внутренне. Не стремится в чужие сети. Он гость самому себе и миру, сам себе муж и жена.
Такие разделяют с сородичами и партнерами только истинные совпадения, освобождая друг друга духовной связью.
И размножаются они чрезвычайно плохо, долго и тщательно, производя на свет таких же изначально цельных и самодостаточных.
Потому цивилизация жестко пресекает попытки настоящей духовной свободы, заманивая свободами телесными чернь, а эмоциональными — элиту. Ещё не пришло время повергнуть государства во прах.
Стоящим во главе известно: дверца клетки должна быть закрыта так, чтобы пленники даже не подозревали, что в клетке может существовать дверь.
Зато мышам даётся на выбор целых четыре угла. А так же самые разнообразные тренажеры и кормушки — для «самореализации», а по сути — для кормления налогами государственной машины.
Агескел любил следить за судьбами людей известных и популярных, которых государство, отработав, вышвыривало из системы, заставляя умирать в одиночестве, среди непривычных страхов. Любил он наблюдать и за малыми мира сего. Знал, что жертвы насилия идут иной раз в бордель вполне добровольно, стремясь наполнить опустевшее, но беря из себя всё больше.
Человек по определению глуп. А у глупого — грех не отнять самое дорогое. Целостное. Совершенное. Чему не знают цены.
Недаром соблазнять во все века было приятней монахов. Они носят в себе золото воздержания, редко осознавая его истинную цену.
Аке почувствовал, что мысли возвращают его к равновесию, и слабость в самом деле постепенно отступает.
Тогда, вызвав двух алайцев, он решил перейти к практике и отправился посмотреть девчонок и мальчишек из последней партии рабов.
Алайцы, зная вкусы работодателя, постоянно пополняли запас детей и девушек в подвалах Алдиваара. Среди миров Экзотики были и такие, где рабство существовало не только на бумаге в виде долговых обязательств.
Спускаясь в подвалы, аке заранее хмурил брови и стучал ножкой. Ему хотелось чего-то особенного. Тем более, что он был оскорблен не только Белым Гостем, но и рясоносцем из союза Борге. И жаждал теперь эйнитской или боргелианской девственности. И готов был хорошо заплатить.
Алайцы, услышав требования работодателя, призадумались. Связываться с эйнитами они почитали за телесный грех, а вот о боргелианах знали мало, слишком закрытой была секта, и предварительные обязательства взяли.
Глаза аке заблестели, губы выпятились в предвкушении. Он даже размечтался было о насилии над старым мерзавцем, который бежал из его подвалов.
В смотровой зал Агескел вошёл улыбаясь.
Экспонатов было дюжины две — разноцветие полуголых тел и волос, ауры в пятнах страха. Цельные ауры, ибо это являлось основой товарной цены. И показателем девственности. Кокон не заштопаешь.
Алайцы не посмели бы обмануть аке, они знали, что имеют дело с видящим. А он нервничал, опасался не увидеть того, что ему было доступно ранее. Но увидел.
И понял — страх и сомнения — вот что нарушило его уверенность в своих силах и сами силы! Страх.
Он рассуждал о нём так часто, но сам попал в эту клетку. Белый Гость всего лишь хитрый фокусник, напугавший его.
Он исцелится. Возьмет полдюжины тех, в ком свет наиболее ярок, и ему полегчает, наконец. Это лекарство всегда помогало, так стоило ли пенять на врачей?
Аке взял к себе в комнаты девчонку, следовало начать именно с девственной силы.
А хотелось мальчишку. В знак того, что оскорбление, нанесенное союзом Борге, смыто. Но алайцы пообещали, что будет и мальчишка. Из Сороднения. Этого стоило подождать.
Девчонка оказалась хороша. Гладкокожая, с опаловыми глазами. Очень широкими от ужаса. Она знала чего бояться — алайцы умели наказывать рабов, не портя товар.
Агескел велел приковать девушку к литому изголовью кровати, выпроводил слуг и развязал халат. Девушка беззвучно вскрикнула и вжалась в холодный металл изголовья.
Аке расправил плечи и потянулся затылком к воображаемому небу. Небо — терпеливый отец. Он любит всех своих непутёвых детей. Любит. Лю…
Агескел начал входить в транс, чтобы захват жизненной силы жертвы совпал с моментом физического удовлетворения. И вдруг в горле у него запершило.
Он закашлялся, шагнул к столику у изголовья кровати, чтобы взять бокал с водой, но колени ослабли и подломились.
Аке упал не на каменный пол, а на кровать, лицом в подушки. И не успел посмеяться над своей неловкостью, как ощутил под левой лопаткой раскалённый прут.
— Кто посмел⁈ — успел прошептать он, прежде чем багровая тьма выплеснулась из небытия и заполнила его лёгкие.
Девушка забилась в дальний угол огромной кровати и плакала, глядя как корчится в мягких подушках страшный уродливый человек.
Агескел пытался отдать голосовую команду и не мог. Он задыхался, не в силах поднять головы. Только голые волосатые ноги ещё немного подчинялись хозяину — дрожали и дёргались.
Аке подергался ещё пару минут и затих.
И тут же раздался тревожный зудящий звук, а по стенам побежали сияющие буквы.
Девушка закричала.
История сорок четвертая. Мясорубка
Тэрра, Алдиваар — родовое поместье эрцогов Дома Нарьяграат
Из отчёта импл-капитана Пайела
11 часов 52 минуты
Я не знал, что когда мы вышли из прокола над Тэррой, Агескела, незаконного кровавого братца, уже паковали в реанимационную капсулу и «на хозяйстве» оставался только сам эрцог дома Нарья — горбатый и страшный на вид Энсель Эйвори.
Не один, конечно, но психов уровня братца он возле себя не держал.
Дьюп говорил мне, что Агескел на порядок опаснее Энселя. Над Тэррой я ждал ментального нападения, готов был прикрывать своих людей…
Но минуты текли, а ничего экстраординарного не происходило.
Мы снесли электромагнитный купол Алдиваара, завалив генерирующие магнитку вышки, а сквозь домагнитку умелые пилоты шлюпок не враз, но просачивались.
Домагнитное поле неоднородно. Мы использовали резкую смену векторов скорости и естественные завихрения поля. Ну и понятно, что пилотов для атаки на Тэрру отобрали высочайшего класса, из тех, что умеют использовать для прокола минимальный домагнитный момент.
Прорвавшись к грунту, шлюпки сбрасывали десант и начинали равнять с землёй всё, что ещё стояло.
Тяжёлые корабли, распахав поместье прямо сквозь купол, вынуждены были прекратить это редкое развлечение и переключиться на подоспевшие эскеперы — более лёгкие, но и более многочисленные.
Мы временно лишились орбитальной поддержки, потому шлюпкам на грунте работы хватало.
Плохо было то, что разночастотное радиоподавление полностью убило связь над Алдивааром. Только прижавшись к земле мы начали использовать длинные волны и кое-как ловили «окошки» для коротких переговоров.
Наконец нам удалось запеленговать шлюпку, что несла вторую бурильную машину.
«Двойка» Роса выловила её в воздухе в самом прямом смысле этого слова и привела к нам.
Мы быстренько вытащили ценный груз. И тут же заработала первая бурильная машина, Келли успел её активировать.
— Кэп, я с тобой, — из повисшей над нами «двойки» выпрыгнул Рос, и она тут же рванулась вверх.
— Это, типа, чтобы не выпер? — прошипел я и закашлялся.
«Наоравшееся» горло болело, я то и дело выкрикивал в микрофон координаты, искажённые шифром, чтобы не оповещать противника куда именно мы собираемся лезть.
Теперь, когда бурильная машина заработала, тихариться стало незачем. Нас и так уже слышали.
— Это, конкретно, чтобы
