ноги лошадям, бесконечная.
Эпилог
Это правда, что концов не бывает. Но некоторые остановки случаются длиннее, чем другие.
Как и предсказывал Грач, война между королем и принцами длилась много лет. Все это время королева Алиенора томилась в плену, ибо король не желал отпускать ее на волю, опасаясь интриг. Условия ее плена, впрочем, были вполне сносные.
Затем умер от болезни Генрих Молодой. Перед смертью он звал к себе отца, желая примириться с ним; король не поехал, заподозрив ловушку. Позже умер и сам Генрих-старший — по иронии судьбы, именно в замке Шинон, который сыграл такую роль в его жизни. Говорят, перед смертью он до последнего замаливал обиду перед духом старинного друга Томаса Бекета.
Выйдя из шестнадцатилетнего плена, престарелая королева Алиенора (ей было уже за шестьдесят) оказалась в положении правителя страны, ибо ее средний сын Ричард, ставший королем, мало интересовался государственными делами — все больше тем, как собрать денег для очередного крестового похода.
Лондон стал неспокойным местом: разоренная многолетними поборами на войну, утомленная произволом шерифов, поставленных еще Генрихом, страна роптала. А с новым королем пришли новые поборы…
Но Гарольда Руквуда по прозванию Грач и сэра Джона Риза в ту пору в Лондоне уже не было. Исчезли и Черный человек, и Седой Вестник, превратившись в фигуры из городских легенд, вроде черного пса Ньюгейтской тюрьмы, с тем чтобы совершенно стереться из памяти народа через пару столетий. Малозаметный дом в торговом квартале с его сложной системой отопления и превосходной библиотекой был совершенно сметен и уничтожен во время одного из городских погромов. Книги сгорели тоже.
В Святой Земле христианство терпело удар за ударом от воспрянувших сарацинов; земли христианских королевств сокращались. Возникшая там легенда о трех девах-воительницах, одна из которых обладала пророческим даром, очень быстро приобрела черты сказки. Как долго эти дамы там действовали и когда погибли, нельзя сказать сколько-нибудь точно.
Некто Лайонел Фаско купил себе поместье с обширными виноградниками и прилагающимся титулом под родной Тосканой, женился на склоне лет и дал начало аристократическому роду; его потомки живут в Италии и до сих пор.
А совсем недавно в некой крепости на нормандском берегу была найдена книга на архаичном французском…
Но нет, об этом надо подробнее.
* * *
Шато-де-Дьепп нельзя назвать незначительной крепостью, хотя особенной стратегической важности она тоже не имеет. Этот небольшой замок прикрывает город с моря, но воинственные норманны с полуночи сюда больше не приплывут, а времена, когда английские бароны будут высаживаться в Нормандии, еще не настали. Впрочем, настанут рано или поздно.
Гарольд был уверен в этом.
Самое подходящее место, чтобы спокойно прожить оставшиеся годы. (Он также не сомневался, что осталось их немного.)
На второй или третий после прибытия день они с сэром Джоном спустились на пляж. Погода над морем меняется порою очень быстро: с утра сияло солнце, после обеда небо заволокло ровной серой пеленой туч, сквозь которую солнце светило бело и матово.
Они неспешно шли вдоль полосы прибоя — теперь Гарольду мешала не только хромая нога, но и боль в суставах — часто останавливаясь. Один раз Гарольд машинально обернулся к меловым скалам, на которых стоял Дьепп, и замер: ему привиделось, что море на фоне этих скал заполнено странными железными коробками, в которых не сразу можно было узнать корабли.
В небе низко, угрожающе гудели странные не то птицы, не то снаряды; люди с огромных плотов прыгали в воду и бежали к кромке прибоя. На них он не увидел кольчуг, вместо мечей они обоими руками несли суковатые железные палки, но нельзя было ошибиться: то были воины, и шли они отнюдь не с миром. Ветер доносил до Гарольда обрывки речей и ругательств, похожих на английские. Значит, верно было его горячечное предсказание, и Нормандии с королевствами Альбиона недолго осталось жить в мире.
Вдруг ярдах в ста дальше по берегу песок и вода внезапно взорвались, как от падения большого камня. Бегущие попадали, частью в воду, частью на песок, пена сделалась розовой; в воде, в воздухе, на скалах — всюду ревело и грохотало.
Гарольд замер, окаменев от страха. «Конец времен ли я вижу? — подумал он в панике. — Матерь Божья, апостол Петр, Иоанн Креститель…»
Но в его голове уже довольно свершилось битв и трагедий, отделенных плотинами и реками времени от нынешнего дня. Чутьем он понимал: это все произойдет очень и очень нескоро. Даже скалы в видении имели немного другую форму.
Последнее время все видения стали совсем далекими, а близких не осталось вовсе; то была одна из причин, по которой он принял решение удалиться из Лондона.
Гарольд моргнул; видение пропало, но не вдруг, как раньше, а так, как они всегда пропадали теперь — оставляя режущую боль в голове, туман в глазах и гнетущую тяжесть в сердце. Он даже пошатнулся, но сэр Джон, как всегда, был рядом, чтобы его подхватить.
— Пойдем домой, — прошептал Гарольд мерзнущими губами.
Безлюдное и беcпарусное море, привередливые вопли чаек внезапно показались ему до того родными, что захотелось плакать.
* * *
Перешагивая через две или даже через три низкие ступени разом, Риз поднимался в полуночную башню. Подносом с едой он балансировал на одной руке: вторая должна быть всегда свободна для меча. Пусть пажи втихомолку закатывают глаза — старик, а все туда же. Не настолько он стар. Ему еще нет и пятидесяти.
У Гарольда, к счастью, хватило ума не подниматься под самую крышу. Но все-таки тяжело же ему было, с хромой ногой, преодолевать эти ступени каждое утро.
Гарольд сказал: «Пока я могу взобраться сюда, это знак, что я еще не умер, мой дорогой».
Риз мог понять этот затаенный страх: его господину и другу требовалось подтверждение, что в слабеющем теле еще оставалось достаточно сил. И каждый раз, когда по утрам Гарольд начинал свое восхождение, Риз давил под ложечкой нехорошее предчувствие, а потом стоял у подножия лестницы, чутко прислушиваясь. Но Гарольд не упал еще ни разу, только отдыхал в середине подъема недолго — на площадке с окном.
Риз хорошо представлял себе, что он видел там: пестрое Германское море[55] до горизонта, один-два паруса, может быть, рыбацкие лодки. А вот что Гарольд при этом думал, и представить себе не мог.
Подъем кончался дубовой дверью, которую в эти дни они оставляли распахнутой: кроме Риза сюда поднимался только доверенный слуга, но и он это делал редко. Обед Риз относил сюда
