– Ну, что скажешь, Энни?
– Не знаю. – Энни наклонила голову и стала смотреть, как Мэг медленно поворачивается, раскинув руки. – Наверное, сойдет.
Мэг еще раз посмотрела в зеркало. Панталоны тесноваты, но тут уж ничего не поделаешь. Сзади фрак скрывал ее бедра, а жилет и галстук маскировали грудь. Мзг пожала плечами:
– Люди видят то, что ожидают увидеть, Энни, а никто из джентльменов на заседании сегодня вечером не ожидает увидеть женщину в мужском одеянии. Все будет в порядке. Но на всякий случай я постараюсь держаться в тени и не привлекать к себе внимания.
– Это все хорошо, мисс, но что вы станете делать, если вас разоблачат?
К горлу подступила тошнота.
Нет. Бесстрашная путешественница не допустит, чтобы мелкие опасности помешали ей достичь цели.
– Меня не разоблачат, Энни. Атеперь проверь, нет ли кого-нибудь в коридоре, и я спущусь по черной лестнице.
– Как ты можешь уехать из Лондона сейчас, Джонни?
Паркc с трудом сохранял выдержку. Матушка вертелась вокруг этой темы с пикника в поместье Хартфордов. Когда он объявил о своих планах на обратном пути, в карете, она промолчала. На следующий день она начала было говорить об этом, но всякий раз замолкала. А потом начались намеки. Сейчас она уже вынуждена была перейти в лобовую атаку, отбросив все уловки.
– Меня слишком долго не было в Прайори, матушка, гораздо дольше, чем я рассчитывал.
– Чушь! Ты слишком много работаешь. У тебя совершенно не остается времени, чтобы немного развлечься.
Паркc вздохнул:
– Меня не развлекают причуды света. – Еще один вздох. Он будет говорить спокойно и здраво. – Ты же знаешь, что когда мы уезжали, я ждал большой посылки с растениями от Стивена. Мне надо вернуться.
– Но я не успела купить кисти и краски! – Он стиснул зубы и мысленно досчитал до десяти.
– У тебя было больше чем достаточно времени, чтобы купить прок… просто огромные запасы кистей и красок!
Ладно – получилось не слишком спокойно и рассудительно.
Его мать посмотрела на него, округлив глаза и опустив уголки губ.
У нее было не меньше тридцати лет, чтобы идеально отработать это выражение лица. Даже больше, если она применяла его против его отца – или своего отца. – Матушка, ты же знаешь, что я прав. – Она со вздохом отвернулась.
– Мне хочется, чтобы ты был счастлив, Джонни. – Неужели у нее дрогнул голос? Он, чуть было не хмыкнул.
Вот почему она отвернулась! Ей удается говорить, так, словно она плачет, но она так и не освоила умение демонстрировать слезы по желанию. Ну, он на это не поддастся!
– Я буду счастлив, когда мы вернемся в Прайори.
Она быстро посмотрела на него через плечо. Как он и подозревал, глаза у нее оказались совершенно сухими.
– Но как же мисс Петерсон?
– А что мисс Петерсон?
– Ты ее скомпрометировал!
– Я сделал ей предложение – и получил отказ. – Матушка нахмурилась:
– Но разве ты… Я хотела сказать – я же знаю, что ты… – Она неопределенно помахала рукой. – Ну, ты понимаешь.
– Не понимаю я, какого дья… – Он снова глубоко вздохнул. Он же разговаривает с матерью! – Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь.
Тут матушка снова повернулась к нему. В се глазах он прочел тревогу и неподдельную озабоченность. Он невольно закрыл глаза.
– Джонни, ведь ты ее любишь. Ты не можешь от нее отказаться.
Ну почему он позволил ей завести этот разговор? Почему не может быть таким, как другие мужчины: у тех матери не лезут в их дела, по крайней мере у них хватает ума держать свои мысли при себе.
– Мои чувства, или отсутствие окых, в отношении мисс Петерсон ке имеют никакого значения, матушка. Через две недели она уезжает в Южную Америку. Присоединяется к экспедиции мисс Уизерсиун и ее подруги.
– Ой, только не это! – ошеломленно воскликнула матушка. Она выглядела точно так же, как чувствовал себя он сам, когда мисс Петерсон беззаботно сообщила ему о том, что собирается создать между ними преграду протяженностью в тысячи миль. Услышав это, он решил вернуться домой.
Боже! Какой он идиот! Неужели после Грейс он ничему не научился? Он не намерен тосковать по еще одной женщине. Хотя нельзя сказать, чтобы он тосковал по Грейс. Он уедет домой и займется славными, бессмысленными постельными играми с Кэт.
– Вот именно, матушка. Как видишь, мне ни к чему оставаться в Лондоне. Советую тебе купить сегодня все, что тебе еще нужно, и мы уедем после заседания Общества садоводов.
– Сегодня я уезжаю из Англии.
– Ты не можешь!
Фелисити возмущенно посмотрела на отца. Они стояли в комнате, которая когда-то была библиотекой. Полки пустовали. Секретер, кресла и вся остальная мебель отсутствовали – все было продано, чтобы хоть немного успокоить кредиторов. Прямоугольные пятна на выцветших обоях отмечали места, где раньше висели картины.
Граф пожал плечами:
– Нет выбора. Не могу больше скрываться от кредиторов. Если я сейчас не уеду, наверняка окажусь в долговой тюрьме.
– А что станет со мной?
Отец пожал плечами, отводя взгляд.
Ей хотелось завопить, но воплем делу не поможешь.
– Если ты сейчас сбежишь, Беннингтон наверняка от меня откажется.
– Вы помолвлены. Он не может отказаться.
– Думаешь, он женится на мне, когда твое имя будет у всех на устах? Достаточно и того, что ты содержишь бордель. Беннингтон отбросит меня, как протухшую рыбу, и никто не станет его за это осуждать.
Фелисити прикусила губу. Она не станет плакать.
Отец сунул руки в карманы домашнего сюртука.
– Все не может быть настолько плохо.
– Хуже не бывает. Или будет, если ты все бросишь и сбежишь. Ты не можешь уехать!
– Должен. Мой корабль отплывает на рассвете.
– Ладно. – Она не допустит, чтобы все ее планы рухнули в одночасье. – У тебя есть еще десять часов. Придумай выход. Я хочу стать виконтессой до того, как свету станет известно, что я нищенка.
– Не могу…
– Можешь. Хоть раз за всю свою проклятую жизнь сделай что-то, чтобы позаботиться о собственной дочери, подонок!
Она не станет вопить. Будь все проклято, она не станет плакать. И не выцарапает его проклятые лживые глаза.
Он выпрямился.
– Подумаю, что можно сделать.
– Чарлз…
Эмма отложила «Гордость и предубеждение». Кажется, она прочла одно и то же предложение уже двадцать раз. Она никак не могла сосредоточиться. В ушах у нее звучал голос миссис Паркер-Рот.
