Я вскочила на ноги и разрыдалась от облегчения. Потом обняла Денни и Кевина. Кулон не отлетел от цепочки. Сама же цепочка лежала разорванная. Я повернулась к Чазу и поцеловала его. Наступила пауза.
А затем Кевин присвистнул.
Чаз сказал:
– Думаю, что теперь, когда мы познакомились, я могу пригласить тебя в кино.
Мы начали встречаться. Ходили в музеи. Однажды выбрались в театр на представление «Наш город». Миссис Дезмонд дала мне свою длинную черную юбку и черный итальянский топ из крепа. Я так боялась испортить наряд, что весь вечер ходила, ощущая себя фарфоровой куклой. Я никогда не видела этой пьесы. Чазу она очень понравилась. Я проплакала все время, представляя себя Эмили Беки.
Потом Чаз отвез меня на вершину горы, откуда открывался вид на город, мигающий огнями, словно рождественская елка. Он поцеловал меня в губы, в подбородок, а затем мягко коснулся губами шеи. Чаз рассказал мне, что совершил миссионерскую поездку в Гарлем, и вспоминал это время едва ли не как самое счастливое в своей жизни. Ему не терпелось вернуться к преподавательской работе, как только он получит диплом.
– Но меня уговаривают не бросать хоккей.
– Не бросать?
– Меня приглашают в команду «Черных ястребов», – пояснил он. – Трудно отказаться от такого предложения.
– Я знаю, – ответила я. – Раньше я видела сны о баскетболе. Это был мой второй язык.
Я вспомнила, как папа комментировал брак моей кузины Сеси, которой удалось привлечь к себе внимание заносчивого профессора Патрика. Я сравнила ту ситуацию с моей. Парень, который был передо мной, не только совершил миссионерскую поездку, но и имел все шансы на то, чтобы стать профессиональным хоккеистом. Но я не ощущала к Чазу того, что должна была чувствовать влюбленная девушка. Когда он целовал меня, в моей душе не вспыхивал ответный огонь. Он проявлял ко мне уважение, а к моему желанию стать врачом относился с восхищением. Он слушал меня с таким интересом, словно я самый интересный на земле человек. Может, любовь придет со временем. Кевин вел себя так, будто ему удалось с невероятным трудом отыскать двух мормонов в Калифорнии, хотя на самом деле здесь была внушительная община и я посещала собрания мормонов в Ла-Хойе.
Каждые две недели, когда приезжала Шира, мы выбирались на пляж. Я сидела у костра, согреваемая объятиями Чаза, и на нас смотрели калифорнийские звезды. Все было так романтично. Сквозь оранжевые языки пламени я наблюдала за тем, как Кевин обнимал Ширу, ласкал ее тело и увлекал за собой. В этот момент я думала не о том, какими сильными и надежными были руки Чаза, а о том, как прекрасно было ощущать поцелуй Мико.
Работа приносила мне все большее удовлетворение. Поскольку мне еще не исполнилось восемнадцати, я имела право начинать практику только после сорока шести занятий. Мне пришлось изрядно попотеть, но все же день первого выезда настал.
Все думают, что первый выезд не связан с опасностями. Все надеются, что в эту ночь не будет трудных вызовов, которые потребуют полной отдачи. С другой стороны, это все равно что разодеться для вечеринки и провести весь вечер в кухне, играя со своей тетушкой в карты. Я уже хорошо знала всю процедуру выезда пожарной команды и надеялась, что мне удастся понаблюдать за работой профессионалов, доставляющих пожилого человека с болями в сердце в больницу. Если систолическое давление падает ниже девяноста, требуется нитроглицерин. Пациента доставят в кардиологическое отделение, и все будет в порядке. Меня могут попросить что-нибудь подать, принести, – для первого раза вполне достаточно. Это будет круто, настоящая работа.
Но во время первого выезда я столкнулась с тем, что... Обо всем по порядку.
В тот вечер случилось кое-что, чего я до сих пор не могу понять.
Не успели мы появиться, как поступил первый вызов. Один из врачей еще даже не явился на смену. Произошло столкновение по дороге на пляж. У пострадавших были множественные переломы и ушибы.
Старшая смены выглядела раздраженной, а не испуганной.
– Что ж, Свон, – обратилась она ко мне, – детские игры остались в прошлом.
У меня тут же пересохло в горле.
Мы прибыли на место трагедии. Пострадавший парень был моложе меня. Он лежал на дороге. Его икроножная мышца была вспорота, и из нее сочилась кровь. Сломанная кость прорвала кожу.
– Это должно волновать нас меньше всего, – сказала старшая смены. – Самым страшным обычно оказывается то, чего не видно.
И она была права. Парня начало бросать в пот. Его все больше охватывало волнение, хотя он отвечал на вопросы. Это были первые и самые верные признаки шока. Один из врачей измерил ему пульс, а потом посветил в глаза, а старшая смены отвела меня в сторону.
– Мы не можем ждать подмоги, – произнесла она.
Я кивнула. Нас было шестеро, включая Шелли и девушку, которую я и Кевин знали по занятиям. Она наблюдала, как один из членов команды накладывал повязку на рану, стараясь остановить кровотечение, но каждый виток бинта тут же окрашивался в темно-красный цвет. Старшая смены приказала мне придерживать голову парня, не прикасаясь к ушам. Я начала лихорадочно вспоминать все то, чему нас учили на занятиях.
– Если хочешь сказать, где болит, или спросить о чем-то, прошу тебя, не кивай головой. Обещаешь? Говори только «да» или «нет». С тобой все будет в порядке, если нам удастся удержать тебя неподвижно, пока мы не перенесем тебя на кровать.
Парнишка смотрел на меня, и его карие глаза казались прозрачными в свете фар.
– Да, – сказал он. Затем он добавил: – Моя мама была за рулем.
Я увидела, как из уголков глаз у него потекли слезы.
– Мы ссорились из-за моих оценок. С ней все в порядке?
Я знала, что его мама в очень тяжелом состоянии. Подъехал еще один фургон.
– Не двигайся, хороший мой, – проговорила я, как будто была на много лет старше. Я видела, как девушка по имени Дуглас, которую мы все называли Дугги, ритмично нажимает на грудную клетку женщины, лежащей в траве на краю дороги.
– Думаю, с твоей мамой все будет в порядке, – сказала я парнишке, когда мы поднимали его на носилки и подкладывали валики. Шелли встретилась со мной взглядом. Я знала, о чем она в этот момент подумала. Мы поняли смысл выбранной нами профессии. Этому мальчику предстоит прожить годы с мыслью о том, что ссора с матерью могла стоить ей жизни. Его тело исцелится. Мы доставим этого паренька в больницу, где ему наложат гипс, который вскоре снимут. Но если медикам не удастся спасти жизнь его матери, груз, непосильный и давящий, останется с ним. Я могла сделать только две вещи: безопасно транспортировать его в больницу и подарить ему десять минут прежней жизни. И я точно знала, что эти десять минут будут решающими для меня тоже. Как говорили нам на занятиях, именно в такой момент обычно приходит понимание того, хочешь ли ты заниматься медициной всю свою жизнь. Я молилась, пока мы ехали по молчаливым улицам, чтобы его мать выжила в катастрофе.
