– Да, он тоже сделал пару затяжек. Добрый старина Шитти. – Эвелин хихикнула.
Значит, Оливер вчера был обкурен. Ну, замечательно – мы нашли друг друга: алкоголичка и наркоман.
– Я дам тебе знать, если соберусь делать таблетки, – сказала Эвелин. – Ах, еще, Оливия, ты не против, если господин Какабульке ошкурит межкомнатные двери и покрасит в белый цвет?
Придется искать для дома покупателя. Слезы навернулись у меня на глаза.
– Он мастер на все руки, – продолжала Эвелин, все еще ожидая от меня ответа.
– Ах, Эвелин, для чего все эти старания, если Штефан все равно хочет продать наше хозяйство?
– Он не может решать в одиночку. И я бы ни за что не стала все это продавать.
– Но ты же находила наш дом таким ужасным, – удивилась я.
– Теперь я так не считаю, – твердо сказала Эвелин. – И ты же видишь, что может получиться от одной лишь покраски стен в новые цвета.
– Но в одиночку мне не осилить.
– Подумай о миллионе, – возразила Эвелин. – Половина будет принадлежать тебе. И если Штефан непременно захочет отойти от дела, ты сможешь вести его сама!
После этого разговора я почувствовала себя немного лучше, Как отребье, конечно, но не самое последнее.
Глава 13
Я бы с удовольствием отравилась наркотиками, чтобы либо совсем больше не встретиться с Оливером один на один, либо не воспринимать общение с ним на трезвую голову. Но Эвелин сказала, что ей сначала следует попробовать разные рецепты.
– Если продукт употреблять в пищу, то его действие будет намного сильнее, – разъяснила она. – Поэтому очень важно подобрать правильную концентрацию.
– Даже чтобы отравиться, надо экспериментировать, – сказала я.
Что касается меня, то она могла бы и не стараться.
Целый день меня мучили приступы мигрени. Разговор со Штефаном никак не шел из головы. То, что он попытался сделать меня виноватой, было довольно подло с его стороны. То, что питомник был моей мечтой и я была инициатором ее воплощения в жизнь, правда. Но Штефан обещал разделить со мной всю ответственность.
Было очень больно от того, что время, проведенное нами здесь, он рассматривал как потерянное. Со временем к нам приходило все больше клиентов и все меньшее количество из них разменивалось на дешевые бегонии, а обращало внимание на более серьезные растения. Мы были на правильном пути.
Вот только слово «мы», по-моему, уже не годилось. Штефан хотел от жизни чего-то иного. Но то, чего хотел он, казалось мне бесконечно далеким: шикарный автомобиль, роскошные путешествия, дорогие тряпки.
А я всегда думала, что в нашей семье такими поверхностными людьми были Оливер и Эвелин. Как сильно я заблуждалась.
– Ну, ты все еще дуешься? – спросил Штефан.
Дело близилось к вечеру, и я занималась розами. Согласно лунному календарю сегодня был подходящий день для обрезки и посадок растений.
– Я не дуюсь, – сказала я и печально посмотрела на него.
Впервые в жизни я подумала, что моя приемная мать была не так уж и не права, повторяя все время: «С красивого блюда есть не пристало». Можно поставить его на полку и любоваться им, можно выложить на него фрукты, но если использовать это блюдо каждый день, то его красота примелькается, а глянец потускнеет.
Глянец Штефана был для меня безвозвратно потерян.
– Конечно, дуешься, – сказал он. – И я могу тебя понять. Но может быть, ты задумываешься и над тем, почему это вообще могло случиться?
– Я только об этом и думаю, – ответила я.
– При безупречных отношениях не случается измен, – сказал Штефан. – Я пытался найти в Петре то, чего не смог найти в тебе.
– Ха, – хмыкнула я. – Можешь мне поверить, то, что ты нашел в Петре, во мне пришлось бы искать очень долго!
– Я же говорю.
– Нет, ты говоришь не об этом! Но ты слишком твердолобый, чтобы понять, почему эта твоя афера так больно по мне ударила.
– Твердолобая ты, – сказал Штефан. – Хотя бы потому, что никак не можешь осознать, что этот питомник ставит под вопрос все наше будущее.
Я посмотрела на него. Вот он стоит – как всегда безупречный, словно фотомодель с этой ямочкой над верхней губой, в которую я влюбилась сразу и безвозвратно. Я лишь покачала головой, пытаясь отогнать снова подступившие слезы.
Все прошло. Все.
– Штефан, питомник и история с Петрой – две совершенно разные вещи.
– Не совсем так. Но я понимаю, что ты просто не хочешь видеть взаимосвязь. Мне жаль, Олли. И как долго я еще должен извиняться?
– Можешь не напрягаться, – холодно сказала я. – Такие вещи не прощаются.
Штефан вздохнул:
– Хорошо. Нет так нет. Может быть, ты будешь попрекать меня этой Петрой и через двадцать лет.
– Совершенно точно – нет.
– А ты не находишь, что следовало бы сделать усилие, чтобы попытаться меня понять? Хоть немного?
– Ах, Штефан. Я тебя понимаю. Раз уж тебе так ненавистен этот питомник, раз уж ты так рвешься в свой маркетинг, я – последнее препятствие на твоем пути!
Штефан улыбнулся.
– Тогда мне уже легче, – сказал он. – Я-то думал, что ты и в самом деле собираешься стоять до последнего.
Я уставилась на него. Да, похоже, он ничего не хотел понимать.
– Я уже нашел в Интернете потенциальных покупателей, – продолжал между тем Штефан. – Состояние рынка недвижимости сегодня довольно скверное, но не хуже, чем было два года назад. Поэтому, я думаю, мы можем вернуть те средства, что тогда вложили. По крайней мере, сможем остаться при своих.
Я слушала его со все возрастающим нетерпением.
– Штефан, ты снова неправильно меня понял. Я не собираюсь продавать питомник. Сколько раз я должна тебе это повторять!
– Но ты только что…
– Я сказала, что могу понять твое стремление найти для себя новое дело! Я же буду заниматься питомником одна. И совсем начистоту: от тебя последнее время здесь совершенно никакого толка.
Штефан рассвирепел:
– Ты действительно не хочешь ничего понимать? Я не позволю, чтобы наши деньги продолжали утекать, словно вода сквозь пальцы!
– Половина денег принадлежит мне, – сказала я. – И если я захочу, чтобы они утекали сквозь пальцы, то так и будет. С оставшейся половиной можешь делать что хочешь.
– Олли, девочка, теперь я действительно опасаюсь, в здравом ли ты уме. У нас пятьсот семьдесят тысяч долга за то, что мы здесь имеем, и даже если мы их заплатим, то от нашего миллиона останется меньше половины.
