ней ничего, кроме одного места, не интересует.
Да приятно, да волнующе ощутить себя эдаким мачо, вокруг которого увивается красивая девушка. Сразу хочется плечи расправить и грудь колесом надуть. Но, блин… В голове даже не одной мысли о том, что могло быть долгое продолжение, серьезный роман или что-то еще. Просто азарт, игра, фитиль в одном месте. Все!!!
Я просто оступился! Затупил и наломал дров. Неужели за это надо наказывать так жестоко? Гнал от себя любые мысли о том, что это конец. Ну какой на хрен конец? Какой?!
Одна ошибка. Одна единственная, мать вашу, ошибка, и все? Разве это правильно? Я что, плохим мужем был все это время? Не заслужил еще одного шанса? Да с этой Прокиной, будь она не ладна, ничего и не было! Мы с ней поцеловались-то в первый раз накануне памятной поездки.
У нескольких приятелей были похожие ситуации различной степени тяжести. И ничего, справились! Парням, конечно, пришлось побегать, но в итоге все получилось. Поговорили, перебороли глупые обиды и дальше живут вместе.
Мы тоже должны были справиться.
Тот факт, что с Мариной по итогу ничего не сложилось, был моим единственным козырем и вселял надежду, что смогу все исправить. Оставалось убедить в этом Киру.
* * *
Прим. от Автора:Он все-таки попросился на волю. Решила выпустить напоследок, пусть порезвится.
* * *
— И ты признался, что ли? — Антон таращит на меня свои пучеглазые глаза.
— А что мне оставалось делать? — с досадой тру лицо рукой. Устал. Задолбался просто не по-детски, — она спалила меня! Поймала с поличным!
— Ну, Березин, ты и дурак. Никогда нельзя признаваться. Никогда! Даже если тебя поймали со спущенными портками верхом на бабе, надо отпираться до самого конца. Говорить, что делаешь непрямой массаж сердца, отжимаешься, да хоть нефть в скважине ищешь!
— Может, твои девки настолько тупы, что это проглатывают...
— У меня они проглатывают все, что дам, — нагло бахвалится он, и у меня стойкое желание дать ему в морду.
— Рад за тебя, но с Кирой такое не пройдет. Она не дура и не пустышка.
— Жаль.
Я вообще не понимаю, зачем согласился пообедать с приятелями, и зачем рассказал о том, что происходит у нас с Кирой.
— Лех, ты не понимаешь. Они действительно любят ушами. Что скажешь, то и примут за чистую монету.
— А еще, — с видом знатока влезает Петька, — они до усрачки боятся остаться в одиночестве. Для них же смерти подобно, если их парень уйдет и будет счастлив с кем-то другим.
Мне почему-то кажется, что Кира уже ни хрена не боится. А вот меня потряхивает.
— Они если любят — сто пудов простят. Всегда прощают, сколько бы не говнялись. Надо просто момент подгадать и подмазать, где надо.
Я в душе не ведаю, где надо мазать у Киры. Этот ее взгляд до сих пор со мной. Пустой, чужой и отстранённый. В нем не было ни намека на возможное прощения и желание удержать любой ценой.
— И что мне делать?
— Не лезь к ней. Только хуже сделаешь.
— Как не лезть-то? Я боюсь, что на миг ее оставлю, и она тут испарится.
— Да никуда твоя Кира не денется, — отмахивается Антон, — а вот ты, если будешь ходить попятам и канючить, вымаливая прощение, только испортишь все окончательно. Любое твое действие будет воспринято в штыки. Ты можешь дом выстроить, тачку подарить, отделать все ее погоревшее кафе и все равно будешь хреновым. Так что не распыляйся. Это все мартышкин труд и потеря времени. Дай ей успокоиться, не лезь. Пусть остынет, придёт в себя, поймет, что жить без тебя не может, тогда и начинай возвращать. Напоминай о себе ненавязчиво, присылай цветы, например. Они все любят цветы, чуть позже притащи кота какого-нибудь.
— У нас так собака появилась, — хохотнул Петька, — я принес своей щенка. И она не устояла.
Херня какая-то.
— Но самое главное, — продолжал Антон, самозабвенно размахивая вилкой, на конце которой болтался кусок сосиски, — придется посадить либидо на цепь, чтобы грусть в глазах была натуральной, а ту цыпу, с которой зажигал, отправить в отставку. И если будет ерепениться, то придавить хорошенько, чтобы сучка знала свое место, а то еще пойдет к Кире, наговорит такого, после чего будешь выглядеть вообще бледно.
— Наговорила уже.
— В смысле? — они выжидающе таращатся на меня, и приходится рассказать про то, как Марина подвалила к жене в самом начале.
Вспоминаю свои чувства, когда Кира мне об этом рассказала. Раздражение через край, злость, но больше всего гордость. Я вдруг ощутил себя охрененным мужиком, ради которого самки готовы драться. Дурак.
В конце рассказа повисает тишина. Парни переглядываются, и наконец Антон спрашивает.
— Лех, а ты случаем не дебил?
— Дебил! — подтверждает Петр, — Дебилище!
— Сразу, как эта курица полезла к твоей жене, ты должен был ее выкинуть. Заткнуть так, чтобы и пикнуть не смела. Звёзд не паханных вокруг тьма, но ни одна из них не имеет права лезть к семье. Как только хотя бы глянула в ту сторону — все, пошла на хрен. А ты подобрал какую-то ошалевшую от наглости прошманде и продолжил с ней общение?!
Я если честно немного охренел. Уж от кого-кого, а от Антона такой яростной проповеди не ожидал.
— Не твои ли слова, что хороший левак укрепляет брак? — цежу сквозь зубы.
— Ключевое слово «хороший»! А твой — это просто звездец! Это каким надо быть тугим, чтобы такое сделать?
— Ну вот такой я, — огрызаюсь уже зло. Бесит, когда эти двое, на которых клейма негде ставят, отчитывают меня, как сопляка.
— Выгулять стручок на стороне — это святое, и для мужского организма крайне полезно, не дает заскучать и покрыться плесенью. Но сучка, с которой отжигаешь, всегда должна знать свое место. Понимать, что у нее эпизодическая роль второго плана.
— Ой, идите вы на хрен, со своими метафорами. Задрали, — подзываю официанта.
Настроение испорчено в ноль, а мне еще день дорабатывать.
***
Не знаю, как быть, не понимаю. Будто руки отрубили и пальцами внутрь в одно место вставили. Понятия не имею, за что хвататься, чтобы исправить ситуацию.
Все-таки решаю начать с цветов. Выбираю самый роскошный букет, невольно думая, что в последнее время редко
