Мила весело расхохоталась, заблестели от восхищения ее глаза.
— Здравствуй, Гарыч, — приветствовала она его с таким почтением, словно здоровалась по меньшей мере с королем. — Меня зовут Мила.
— Ми-ла, — по слогам произнес ворон и добавил: — Гость.
Затем он резко вспорхнул, перелетев на подоконник поближе к нам.
— Можно его потрогать? — спросила меня Мила, нерешительно протянув к ворону руку. — Он ведь не укусит?
— Ты это у него спроси, — усмехнулся я.
Мила снова звонок засмеялась, потом повернулась к ворону и вежливо спросила:
— Гарыч, я могу тебя потрогать?
Гарыч переступил с лапы на лапу, словно бы сомневаясь, а затем небрежно согласился:
— Трогать.
Мила осторожно коснулась его крыла, Гарыч без всякого стеснения и осторожности начал взбираться ей на руку. Мила не испугалась и даже не обратила внимания, что ворон царапает ее руку, пачкает манжет белоснежной кофты. Она вела себя очень естественно, словно бы всю жизнь имела дело с хищными птицами. Мила держала его на вытянутой руке, внимательно наблюдая за ним и не переставая завороженно улыбаться.
Ворон же глазел на ее довольно крупный золотой медальон на шее, очень придирчиво так глазел, словно бы оценщик в ломбарде, пытающийся прикинуть его стоимость.
— Хороший Гарыч, — улыбаясь, приговаривала Мила, поглаживая ворона по спине, но он не обращал на нее внимания, он был намертво прикован к медальону на тонкой золотой цепочке. Никогда не замечал за Гарычем такого интереса к золоту.
Вдруг Гарыч резко наклонился к Миле. Она вздрогнула и вскрикнула от неожиданности. Сначала мне показалось, что он ее клюнул, но нет. Гарыч вцепился клювом в медальон и теперь тянул его изо всех сил.
Я быстро среагировал, забрал ворона с руки Милы, ухватил его за шею, начав вытягивать из клюва медальон.
— Ах ты ж паразит, разве так можно с гостьей?! — выругался я, пытаясь расцепить клюв, но Гарыч вцепился в него мертвой хваткой и никак не желал отпускать.
— Осторожно, только не делай ему больно, — попросила Мила, придерживая рукой цепочку так, чтобы Гарыч ее не порвал.
В конце концов ворон не выдержал моего натиска и отпустил золотое украшение. Мила поспешила отойти от него на безопасное расстояние.
— Что на тебя нашло, дружище? Разве так можно? — вполне серьезно поинтересовался я у уже отлетевшего обратно на жердь ворона.
Он бросил в мою сторону виноватый взгляд, каркнул:
— Можно! — и обиженно отвернулся.
— Плохой ворон! — пожурил я его напоследок.
И Гарыч то ли согласился, то ли имел в виду что-то другое, но тоже повторил:
— Плохой.
— Не ругай его, — попросила Мила, убирая медальон за пазуху. — Медальон цел и цепочка не порвана, все хорошо. Он ведь ворон, а они как известно, любят все блестящее.
— Да, любят, но не Гарыч, — задумчиво сказал я. — За ним такого раньше не замечал.
Мила, расстроенная происходящим, поджала губы, тоскливо взглянула на Гарыча, а после предложила:
— Может покажешь остальное поместье?
Мы покинули воронятню и отправились осматривать оставшиеся помещения. Напоследок нашей экскурсии я оставил родовое древо. И когда я показал Миле все общие комнаты, мы отправились вниз во внутренний двор.
Мила долго и задумчиво смотрела на родовое древо, мерцающее в сумерках разноцветными листьями. Я ей не мешал, просто молча любовался ею, точно так же, как в прошлом, когда она впервые пришла с родителями к нам на ужин. Этот эпизод из прошлого повторялся практически точь-в-точь. Здесь в тот вечер я впервые ее тогда поцеловал. Но сегодня я не мог себе такого позволить.
— Наше древо было меньше, — печально и задумчиво сказала Мила. — Так странно — больше не чувствовать родовую силу. Я жила с ней всю жизнь, и вдруг, все резко прекратилось. Словно бы часть меня вмиг умерла.
Наверное, я ее понимал, как никто другой — то же самое чувствовал я, когда сожгли наше родовое древо.
Мила неспешно подошла к древу, коснулась рукой ствола, древо никак не отреагировало, не замерцало, как делало обычно, когда его касались члены рода.
Мила горько усмехнулась, взглянула на меня:
— Мама говорит, что я смогу вернуть силу, когда выйду замуж за родового чародея.
— А если не за родового?
— О, только за родового, — иронично протянула она, рассмеявшись. — И никак иначе.
— А Григанский? Его род использует родовое древо Шаранских. Если бы ты вышла замуж за него, тебя не приобщили бы к роду, только ваших детей. — Мне едва ли стоило заводить подобную тему, но я не смог сдержаться.
— А с чего ты взял, что я могла бы стать женой Борислава? — вполне искренне удивилась Мила.
— Видел, как он тебя обнимал в столовой, — пожал я плечами, — вот и подумал… Да и он почему-то решил, что между вами может что-то быть или уже есть.
Мила смутилась, опустила глаза, но быстро взяла себя в руки.
— Я просто не хотела его обижать, — вдруг очень серьезно посмотрела она на меня. — Я могла отреагировать резко, могла с ним поссориться, но это неправильно. Мама говорит, что я не должна ни с кем ссориться в школе. Наоборот, я должна стараться и со всеми дружить. Это пригодиться мне в будущем.
Я неодобрительно покачал головой, неприятно удивившись тому, насколько сильно Луиза Арнгейер забивает голову своей дочери этой чушью.
— Невозможно быть хорошей для всех, — довольно грубо произнес я, — разве твоя мама этого не понимает? Лучше оставаться собой и не предавать собственные чувства и принципы.
— Ты можешь себе такое позволить, но не я. Я здесь чужая, — Мила грустно взглянула на меня, снова коснулась древа, ласково поглаживая его кору. — Но я и не слишком предаю собственные чувства, если ты об этом. Наши одноклассники не так уж и плохи. Знаю, у тебя с ними сложные отношения, как с тем же Бориславом…
— Особенно с Бориславом, — раздраженно уточнил я.
— Да, особенно с ним, — смущенно рассмеялась Мила. — Но, просто у тебя не было возможности узнать их получше. А так — они могут быть веселой компанией, хорошими друзьями… Да, иногда они ведут себя заносчиво и надменно, и я не оправдываю тот их поступок с костями — это было жестоко. Да, иногда они перегибают палку, но это лишь иногда. Если бы ты их узнал получше…
— Боюсь, я и так их знаю слишком хорошо, — пере6иля ее. — Наверное тебе непросто дружить и с ними, и со мной.
— Я не должна ни с кем ссориться. Это может отразиться на моем будущем.
— Ни с кем не ссориться, всем нравиться, со всеми дружить, позволять обнимать себя Григанскому, чтобы его не обидеть… а если он захочет не только обниматься? — я понял, что закипаю, но сдержать себя было довольно сложно. — Экая изворотливость! Попахивает каким-то лицемерием.
